Евгений Перов - Черные клинки. Ветер войны

Совсем не хотелось жать ему руку.

— Ивейн, — ладонь дознавателя оказалась теплой и мягкой на ощупь, словом — обычной человеческой ладонью. С чего это вздумалось, что она будет холодной, как у трупа?

— Мы можем пообщаться… — дознаватель окинул взглядом двор, — более приватно?

— В моем присутствии, — вместо Ивейна ответил приор Аттик.

Лицо мужчины было мрачнее предгрозового неба.

— Дознаватель четвертой категории Люпен, — следователь уже повернулся к приору и, продолжая улыбаться, протягивал руку.

— Следуйте за мной, — вместо рукопожатия приор повернулся спиной и направился к ближайшему входу в Храм.

Аттик открыл дверь своего кабинета. Подождав, пока Ивейн и дознаватель войдут внутрь, он закрыл дверь и сел в кресло, указав на единственный стул напротив. Ивейн понял, что жест предназначался не ему, и остался стоять. Дознаватель же немедля уселся, достал из кармана пиджака карандаш и маленькую записную книжку. Тоже черную.

— Приступим. Нашего героя зовут Ивейн, — он сделал быструю запись, — но я не расслышал вашего имени, — дознаватель через стол уставился на Аттика.

Несмотря на расслабленную позу, скулы приора были сведены от напряжения. Он явно желал поскорее закончить этот разговор. Или все же допрос?

— Аттик, — словно нехотя проскрежетал командир Ивейна, — приор Аттик.

— Рад знакомству, — совершенно безразличным тоном сказал Люпен. — Позвольте теперь оставить любезности и перейти к нашему делу.

— Для этого мы здесь, — процедил приор.

Люпен кивнул.

— Итак, господин приор, сколько паладинов принимали участие в сегодняшней церемонии по встрече императора?

Аттик ответил без промедления:

— Шестьдесят.

Люпен сделал запись и почесал свой большой нос.

— Простые формальности, — он улыбнулся. — А сколько были наблюдателями?

Приор задумался.

— Примерно столько же.

Люпен опять черканул в блокноте.

— Плюс пятьдесят два гвардейца из личной охраны, — дознаватель принялся покусывать свой карандаш. Нужно отметить, что его кончик и так был порядком изгрызен.

Неожиданно Люпен повернулся к Ивейну.

— Скажите, юноша, почему среди всех этих людей, а именно — ста двадцати паладинов, пятидесяти двух гвардейцев, четырех магистров Ордена, заметьте, я не стал учитывать свиту и слуг его величества, не говоря уже о тысячах горожан, лишь вы один поняли, что императору грозит опасность?!

Ивейн хоть и знал, что этот вопрос непременно прозвучит, все равно оказался не готов. Он так сильно стиснул в кармане пустую склянку, что сосуд затрещал, готовясь лопнуть.

— Ведь даже магистры халду, — Люпен сделал ударение на слово «магистры», — которые находились не далее чем в паре шагов от его величества, не почувствовали угрозы.

Ивейн сглотнул, наконец собравшись с ответом.

— Мне просто повезло, — сказал он. — Стоя на балконе, я увидел, как вдалеке солнце отразилось. Сомневаться или думать не было времени — я прыгнул.

Впрочем дознаватель, похоже, его ответа не очень-то и ждал.

— Эти браслеты, — маленький человек, совершенно не стесняясь, постучал концом карандаша по запястью приора Аттика, — они ведь препятствуют связи с… Архэ? Так ведь зовется эта ваша магическая сила?

Приор Аттик сжал кулаки до белых костяшек.

— Да, — выдавил он, скрипя зубами.

— Но вы, — продолжил Люпен, снова оборачиваясь к Ивейну и тыкая карандашом в пустой рукав, — вижу, лишились одного из своих «украшений». Может, вместе с… утратой к вам вернулась и часть способностей?

Ивейн почувствовал, что гнев завладевает телом и душой. Как смеет этот ничтожный коротышка так говорить о силах, в природе которых абсолютно не разбирается?! Чтобы свернуть ему шею, даже не потребуется призывать Поток. И одной руки для этого вполне достаточно.

Люпен продолжал что-то бормотать, но Ивейн его уже не слушал. Он отпустил склянку в кармане и вытащил руку. Медленно, словно по собственной воле, она потянулась к горлу дознавателя. Остальная часть комнаты, вместе с приором, скрылась в пелене розового тумана. Сейчас пальцы сомкнутся на горле этого ничтожного человечишки, а затем — нужно лишь немного сдавить и хрустнут его шейные позвонки…

— Паладин Ивейн! — рявкнул Аттик, и Ивейн очнулся.

Он отдернул руку, будто коснулся пламени.

Люпен быстро сделал запись и принялся крутить карандаш между указательным и средним пальцами. К счастью — вроде бы ничего не заметил.

— Господин дознаватель, — заговорил Аттик, — я был с Ивейном, когда он получил это ранение. Я видел, что он может и чего не может . А после — его проверили магистры. А вам я хочу сказать следующее: не суйте свой длинный нос в дела Ордена.

Ивейн едва не открыл рот: он никак не ожидал, что Аттик, последние две недели относившийся к нему, мягко говоря, с недоверием, окажется его защитником.

Люпен улыбнулся. Ни один мускул на его лице не выдал эмоции — задели ли его слова Аттика? Вместо ответа он полез в карман пиджака и вынул оттуда сложенный лист бумаги.

Продолжая улыбаться, он протянул листок Аттику. Ивейн успел разглядеть лишь императорский герб.

Приор читал послание, и его брови ползли вверх, морща широкий лоб.

— Нелепица какая-то, — пробурчал он.

Люпен аккуратно, но быстро выдернул документ из руки Аттика.

— Нет, уверяю вас, все верно, — он ткнул пальцем в нижнюю часть бумаги, — вот, видите, здесь даже стоит согласие магистра… не могу разобрать, — он достал из маленького кармашка складные очки и водрузил их на свой нос, — да, так и есть! Магистра Ко-Диоса.

Люпен снова повернулся к Ивейну.

— Поздравляю, юноша. Его величество хочет видеть вас у себя на службе. С этого момента вы — Щит императора.

***

Ивейн сидел в своей келье и смотрел на руку. Ту самую, что сегодня спасла правителя Ангардии. Истинно геройский поступок.

Впору гордиться бы.

Но тот же самый «геройский» поступок оборвал жизнь самого перспективного за последние полторы сотни лет халду. Как изменится судьба Ордена со смертью магистра Поликуса? Как поменялась бы Ангардия, будь Ивейн чуть менее быстр? Великий поток, да ведь сегодня изменилась история всего мира!

Гнея Поликуса называли не иначе как новой надеждой Ордена. Сильнейший халду, прошедший испытание камнем баланса. Самый молодой член Совета за всю историю, если не считать предателя Анирама, которого большинство халду пытались просто забыть.

Раньше Ивейн испугался бы подобных мыслей, но сейчас Анирам представлялся ему почти героем. Интересно, что чувствовал отступник, готовясь выступить против взрастивших его? Против тех, кто заменил ему родителей. Был ли он уверен в своей правоте, после того как все продвигаемые им идеи высмеяли? И самое главное — что двигало им, когда он решился пойти против Ордена? Вера или лишь гордыня и желание отомстить?