Елена Звездная - Серый [СИ]

— За молодняком, — хриплый у меня голос, страшный. Звук его не привычный. Да не обо мне речь сейчас.

А вожак-то знал. От того и привел матерых. Этот костьми поляжет, а своего не отдаст. И тут вспомнилось мне, что ранее эти лесные с другой стаей за территорию воевали. Те буроватые были, с гор спускались. Да с весны не видать их было, зато в лесной стае волков прибавилось — бурых. Бросил взгляд на вожака. Да, недооценил я тебя, дружок. Видать эти прошлой зимой ту стаю и порешили, а ты беженцев принял. И ведь не загрыз, а в семью взял. Значит, ведал, что и за тобой придут. Ох, серый, а теперича и меня втравил в историю.

Оборотни спустились к реке. Шли уверенно, выстрела в спину не опасались — этих пуля не берет, а из серебра у меня только нож, что носил скорее по привычке. Да и стрелять сейчас поостерегся — маги траекторию полета пули отследят мгновенно. Тут-то меня и накроют, прямо у этого дерева.

— Отходить надо, дружок, — я отступил назад, — отходить. Эх, втравил ты меня в историю.

Вожак вскинул голову, посмотрел сурово, пристально.

— Прости, друг, тут я не помощник. Прости, серый.

А стыдно вдруг стало, словно я трусливый пес хвост поджал. Смотрю на волка — перед зверем лесным и вдруг стыдно. Да что тут поделаешь? Этих порешить я не смогу. Никак. Этих пуля не берет, а в схватке я им не ровня. Прости, друг. Это не моя война, костьми лечь за твою стаю я не хочу. Прости. Волк продолжал смотреть. Внимательно. Буд-то просит.

— Не справлюсь я, серый, — шептал хрипло, всовывая самострел за пояс, — волков перестрелять дело одно, да и осталось их двадцать пять, не более, а маги-оборотни это другое, самому не совладать. Прости.

Хотел уйти. Вожак поднялся, с трудом, но поднялся, заступил дорогу, зарычал. Клыки ощерил белые, острые. Да что я сделать-то могу, волк?

Внизу на реке послышался говор. Язык был мне знаком, но понимал отрывками. То, что тут стреляли, это оборотни сообразили сразу. Проследили откуда и дали приказ найти. Отчетливо услышал, как ломаются ветки под лапами тяжелых полярных волков. Уходить надо. Да что там уходить — бежать! Бежать что есть сил, да еще и отстреливаться на ходу, а затем в схрон, не иначе.

— Бежать надо, — зашептал я волку, — бежать!

Рычит. Стоит на пути и рычит. Эх, серый. Пропадем оба! А у меня в печи похлебка томится. Силки проверить надобно. И жить охота, серый, так жить охота!

Шорох! Справа. Вскинул двустволку, выстрелил не прицеливаясь. Боль стрельнула в плече, уколола в позвоночник. Едва сам не зарычал. Но попал, хруст ломаемых телом сухих веток ковыля был тому доказательством. Снова шорох! Эх, серый, подставился я под удар! И позволяя врагу прикрывать спину, встал на одно колено, приладил рогатину, вставил двустволку. Поехали! Белые тени мчались на меня отовсюду, пугая красными глазами настоящих альбиносов и расцветая алыми цветами падали на снег. Прицелился — выстрел. И уже девять трупов среди заснеженных кустов. Прицелился — выстрел. Двенадцать. За моей спиной раздался вой. Обернуться не мог, продолжая отстрел полярных. Прицелился — выстрел. Прицелился — выстрел. Прицелился — выстрел. До автоматизма доведенный маневр. И глаз цепляется за каждое движение, чтобы произвести привычный порядок действий: прицелился — выстрел.

Пальцы, освобожденные от рукавицы, сводило холодом. Да не до них сейчас. Прицелился — выстрел. И мысль, пронзающая сознание — патроны на исходе! Запасная обойма в схроне, до него шагов двести. Вторая в землянке, туда с километр бежать надо. Третья в северном схроне, до него доберусь, только если уходить придется. Прицелился — щелчок! Вот и все. А самострел достать самоубийство. Оборотни на звук выстрела и пришли! И остается только выхватить левой рукой нож, чтобы встретить мчащуюся на меня зверюгу.

Серая тень справа. Бросок, и белый, взвыв, покатился по снегу. Еще четверо серых навалились сверху. Готов. Пока волки остальных добивали, навалившись трое-четверо на каждого полярного, пытался согреть руку. Пальцы покраснели, вспухли, едва слушались. В пылу боя не чувствовал, а сейчас сам был готов взвыть от боли. Но растер, всунул в рукавицу и вот так за пазуху уместил. Левую тоже уже сводило от холода, терпимо пока, да и боязно остаться без защиты, а так хоть нож в руке.

Стало тихо. Осмотрелся. Всюду серые волки, теперь и молодняк, и все на меня глядят напряженно. Глазищи желтые, пасти ощеренные, у молодняка на загривке шерсть вздыбилась, но не нападают.

Едва слышный свист! И еще раз. И снова!

— Псов подзывают, — сообщил я серому и усмехнулся.

Так устал от одиночества, что с волками разговариваю. Дожился. Достал флягу, сделал два глотка — больше нельзя. Стоит захмелеть и мороз кажется слабым, да только кажется.

Свист повторился снова. Не уходят они, ждут.

По правую руку скрипнул снег — серый подошел ближе, напряженно всматривался вперед, ушами водит, прислушивается.

— По-хорошему, валить их надо, — не удержался, еще глотнул. — Коли назад псов не дождутся, ночью умертвия поднимут. Тогда, поди, вырежут всю стаю… Эх.

Это они могут. Маги не отступают, нет у них такой привычки. Посмотрел на серого. Тот все вперед глядит, уши шевелятся. И не объяснишь ведь, не поймет зверь ни голоса человеческого, ни поступков. Да и мне не понять — уходить надо. К северному схрону, оттуда вглубь материка. Коли маги сюда добрались и меня найдут вскоре.

Да только жаль серого со стаей.

Ну вырежут их умертвия, всех же положат. Останется лес без волков. Олени расплодятся, всю траву повыедят, косули без корма в зиму зайдут. Косули погибнут. Зайцы опять же — этих не ограничивать, так молодой лес сгрызут напрочь, лес погибнет. Как ни крути — без волка лесу не быть.

А те, на замерзшей реке, все зовут своих. Посвистывают.

Эх, жаль гранаты, да чего уж там, мелочится-то.

— Ты, серый, уводи своих, — поднялся тяжело, устало. Вздрогнул от холодного ветра, впившегося ледяными иглами в лицо, — уводи. Я уж сам. А по весне буду новый дом искать, чего уж там… уходить надо, коли они до острова добрались.

Да и не глядя на волка, двинулся к краю полесья. Тяжело идти, страшно, холодно. С холодом оно так — вроде и привык уже, а иной раз и душа стынет. Или страшно? Оно может и страшно, поди ж один на трех оборотней это я и по молодости не решился бы, а сейчас иду вот. Ради леса. Ради волков. А более того ради Серого, стало быть долг отдам, за волчицу его.

К краю подошел осторожно, убрал нож, надел рукавицу. Мне сейчас обе руки нужны. Прикинул расстояние. Шагов пятьдесят, значится. Да только без прикрытия, не успею. Вспомнил, как этот пригорок выглядел летом, без снежных заносов. Почитай шагов двадцать вправо, будет русло ручья. Каждую весну снега тают, да сбегают звонкими ручьями в реку, вот и пробил ручеек себе русло, по нему и я до оборотней доберусь.