Игорь Маранин - Специалист по исполнению желаний [СИ]

— Жалко?! Да ты знаешь, что эти твари по ночам делают? Раньше половина арестантов до утра не доживала — с разорванными глотками находили. А охранники даже не совались в коридоры ночью. Жалко… Ты лучше людей пожалей!

Я с сомнением посмотрел на тутайчика.

— Я не такой! — всхлипывая, запричитал тот. — Меня невинно повесили. Вы должны знать, что невинно повешенные не пьют кровь.

— Все вы так говорите, — брезгливо бросил Абатыч.

— Постой… — сказал я. — Неправильно как-то у нас получается. А вдруг его действительно ни за что осудили? Не могу я так… Чувствую, что неправильно, понимаешь?

Абатыч посмотрел на меня и со злостью плюнул на пол.

— Три тысячи шайтанов! — выругался он. — Какой же ты ещё молокосос, Горыч.

Он выпустил веревку из рук, обернулся и зашагал к выходу из зала. Остановился, плюнул ещё раз и направился к другому — тому, что вёл к камере бакенщика. Я вздохнул и двинулся следом. Ну, молокосос, да… наверное. Зато на душе легче.

Я так далеко ушёл в свои мысли, что даже не сразу заметил, как кто-то дёргает меня за рукав. Оказалось, что тутайчик.

— Чего тебе? — спросил я.

— Возьмите меня с собой, добрый господин, — жалобно попросил он, — Семьдесят лет уже по этим коридорам мыкаюсь.

— Куда же я тебя возьму? — от удивления я даже остановился.

— Домой! — заявило это странное существо. — Я вам верой и правдой служить буду! Ни один вор ночью не проберётся, домовой хулиганить не будет, от любого сглаза уберегу! Я много чего умею, только возьмите. Сил моих нет здесь находиться.

Я посмотрел на его умоляющее выражение лица и… не смог отказать.

Бакенщик спал. Мы стояли у решетки камеры и наблюдали, как по его лицу проплывают облака, как гаснет вечерний закат, как зажигаются жёлтые огни над бакенами, освещая сонные воды Альтаны. Его сны были почти осязаемыми и удивительно светлыми.

— Кхм, — негромко кашлянул Абатыч.

Сны испуганно разбежались, бакенщик открыл глаза и непонимающе посмотрел на нас.

— Инспектор отдела исполнения желаний, — представился мой спутник. Голос его прозвучал сухо и официально. Мысленно я восхитился: уметь оставлять себя в гардеробе — этого безуспешно требовал от меня шеф. А я обычно вваливался в дело, словно в гости к друзьям, не скрывая симпатий и антипатий.

Бакенщик сел на своем каменном ложе, едва прикрытом тощим тюремным матрасом, провёл пятерней по непослушным длинным волосам и безо всяких приветствий задал интересующий его вопрос:

— Ежели я последним желанием любовь выберу, это не запрещено?

— Да нет, и девку подберем, и комнату поприличнее выделим, — со странной смесью облегчения и разочарования произнёс Абатыч.

— Не понял ты… — покачал головой бакенщик. — Девок у меня и так было… как бакенов до устья. Про любовь я. Вот её никогда не было. Знаешь, я когда там окажусь, — он ткнул пальцем в потолок, смутился и тут же перевернул палец вниз, — в аду то есть…Она мне помогать будет.

— Как это? — нарушая субординацию, спросил я.

— Слышал я от деда байку одну… — немного помолчав, ответил бакенщик. — Дед говорил, что в аду тыщу лет мучиться будешь, ни на минуту тебя черти не оставят. Единственное, ежели тебя кто при жизни любил сильно. Тогда черти этому каждый день удивляться будут, а ты в это время отдыхать. И чем сильнее тебя любили, тем отдых дольше. Ну это… я и подумал: к чему мне сейчас удовольствия? Полюбила бы меня перед смертью девчонка какая! Хоть на несколько секунд облегчение будет…

Мы с Абатычем удивлённо переглянулись: вот это желание так желание! И как его прикажете выполнять? Это же невозможно!

Знакомая дорога шаги ворует. Эту пословицу я часто слышал от Нюры — народ карликов-носов обожает придумывать подобные сентенции. Недаром на последнем чемпионате мира по философии карлики-носы заняли восемь первых мест. Философию я вообще люблю гораздо больше, чем козьи бега, стараюсь не пропускать ни одного соревнования. Очень умный спорт! В некоторых странах даже наукой считается, но это, конечно, перегиб. Профессиональная философия требует основательной подготовки, но всё же она ближе к искусству, чем к науке. Особенно в произвольном выступлении, где в отличие от короткого и обязательного, тему спортсмен выбирает сам.

Поговорка карликов-носов вспомнилась мне, когда мы были шагах в пятидесяти от выхода из Гарибы. Обратная дорога действительно своровала у нас немало шагов — по крайней мере, я был в этом уверен. План по выносу тутайчика предложил Абатыч. Ничего сверхъестественного, обычная смекалка. Маленькое привидение просто залезло в мешок, который хранился в шкафу нашего МУП «Счастье», я взвалил мешок на плечи, и мы направились к зарешёченному выходу.

— Эй, служба, — привычно выкрикнул Абатыч, — открывай давай.

Решётка поднялась, мы снова оказались в обществе тролля, и тот с любопытством поинтересовался:

— Чего это вы тащите?

— Форму на стирку, — равнодушно ответил Абатыч.

Когда нужно, он всё-таки умел оставлять себя в гардеробе — мой голос наверняка дрогнул бы. Тролль посмотрел на мешок, но ничего не сказал. Закрыл за нами решетку и вернулся к своему любимому занятию — дремле на байдарках. Вернее, в огромном, изготовленном на заказ, кресле.

Тутайчик был хоть и невысоким, но килограммов двадцать весил точно. И пока мы шли по коридору на улицу, я несколько раз перекидывал мешок с плеча на плечо, упрямо не опуская его на землю. Так бывает, придумаешь себе нелепую примету и суеверно следуешь ей. Вот и мне казалось, что стоит хоть раз опустить мешок на землю Гарибы, как она придумает способ вернуть похищенное обратно. Но нет… Навстречу нам проходили люди в серых и чёрных шинелях, кто-то торопливо обгонял, спеша к выходу, но никому до нас не было никакого дела. Лишь когда мы, наконец, выбрались в город, и остановились, чтобы поймать свободный ковёр, я опустил свою ношу. Эта земля уже не принадлежала Гарибе.

— Хочешь, я сам шефу заявление отвезу? — спросил я Абатыча. — Мол, так и так, желание совершенно невыполнимое… Вот только домой заеду.

И взглядом показал на мешок. Абатыч как-то странно посмотрел на меня и вдруг сказал:

— Не надо заявлений. Мы будем работать.

— Над чем? Как может кто-нибудь влюбиться в незнакомца, которому осталось два дня до казни?!

— Не знаю… Да это и неважно. Мы стали чёрствыми, Горыч, понимаешь?

Я отрицательно помотал головой.

— Мы перестали понимать, для чего работаем. Знаешь… Когда я попаду в ад — а я туда попаду, не сомневайся, за одну только игру на бегах попаду — пусть шайтан каждый день удивляется, что я пытался выполнить это невероятное желание.

— Так и рождаются легенды, — вздохнул я. Сердце моё тихонько шептало мне, что Абатыч прав.