Галина Гончарова - Маруся - 3. Попасть - не напасть [СИ]

В худшем случае еще и пожелают поглубже в ад провалиться. Такое я тоже слышала, и если хоть половина пожеланий реальностью станет – мне было бы реально страшно помирать. Если ад есть – для наших политиков в нем черти в шесть смен пахать будут, без устали, в две бригады…

Здесь было совершенно не так.

Люди шли ко дворцу.

Ехать в каретах можно было только до определенной черты, потом оставить экипаж и пешком, но большинство предпочитало прийти своими ножками. Пройти по городу…

Мы тоже не поехали, я шла под руку с Александром. Детей мы с собой не взяли, но Ваня и Петя шли рядом. Держались чуть сзади, но не отставали.

Дамы все в черном, у мужчин траурные повязки на руках, по возможности тоже черные тона в одежде, у всех – цветы.

Красные, белые, желтые…

Венков не было, здесь их не возлагают, но папоротника было – море. Почему-то здесь его обязательно добавляют в траурные букеты.

И все это летело на площадь, к гробу.

Солдаты смотрели молча, но не ругались, не разгоняли зевак, ничего не убирали…

Похороны царевича состоят из трех этапов.

Прощание на Соборной площади.

Сюда допускали всех желающих, солдаты не отсеивали даже откровенных юродивых. Разве что отвешивали пару пинков тем, кто начинал себя вести вовсе уж непристойно. Орал, матерился…

Странно, но пьяных почти не было.

Или их тоже отсекали на подходах? На месте Романова я бы толпу агентурой набила, как арбуз – семечками. Мало ли что?

Гроб стоял по центру площади. К нему можно было подойти, проститься, правда, ненадолго. Прошел мимо – положил цветы – свободен. Да не в гроб цветы класть, а рядом. Иначе там бы весь гроб завалило в три слоя, столько их несли.

Мы с Благовещенским не стали исключением. Чин чином прошли мимо гроба, в общей очереди, не пользуясь моим колечком, положили цветы…

Я бросила взгляд на Василия. Он почти не изменился, только нос заострился и губы стали почти незаметны.

Да, так странно. Так страшно и так нелепо.

Еще позавчера он пытался мне что-то доказать, объяснить, признавался в любви – и вот. Лежит, и в нем нет чего-то очень важного.

Жизни…

Куда уходит душа?

Что там, за гранью?

Почему этими вопросами задаешься чаще всего на кладбище?

Психологи напишут развернутые тома и ответят на все вопросы. А заодно и диагноз поставят. Что до меня – мне просто жаль молодого парня, которому жить бы да жить. Радоваться жизни, влюбиться в хорошую девушку, детей наделать – вся его беда в том, что он оказался царским ребенком. А был бы пекарем или слесарем – глядишь, и прожил бы свои сто лет без лишних бед.

Жалко…

Я бросила в общую кучу букет из роз и папоротника. Темно-красные, почти черные цветы, смешались с остальной массой.

Прощай, Василий. И прости, если что было не так.

Я тебя не любила, полюбить не смогла бы никогда, но я и зла тебе не желала. Так уж спряли нить безжалостные богини судьбы.

Мойры ли, норны, рожаницы… какая разница, во что верить? Результат все равно зависит не от нас.

Прощай, Василий. И прости, если есть за что.

– Я думала, будет больше пришедших, – заметила я.

– Во-первых, часть людей отсекают на подходах, – объяснил Александр. – Сама погляди, ни нищеты, ни откровенных зевак здесь нет.

– Верно.

– Во-вторых, люди не задерживаются. Стоят здесь только те, у кого есть приглашение в собор.

– А откуда известно, у кого оно есть?

– Понаблюдай за толпой. Сама увидишь – потихоньку подходят люди, спроваживают самых настойчивых…

– Понаблюдаю. Но к нам же не подходили?

– Машенька, твое кольцо отлично заметно.

Я посмотрела на руку, которой держала спутника под локоть. И верно, диск блестел и переливался на фоне черной перчатки. Ярко, отчетливо…

– А если это подделка?

– Даже если подделка – к чему связываться?

Я кивнула.

– Понятно. Что ж, ждем.

Ждать пришлось не только нам. Во дворец сегодня не пускали никого, кроме членов императорской семьи. Даже Романова не пустили.

Я видела на площади кого-то из юртов, показалось, что мелькнул Алябьев, но подходить и здороваться мы не стали. Ни к чему. Это похороны, а не светский раут. Все ждали.

Гроб стоял до полудня.

Потом церкви разразились колокольным звоном – и на площадь вышли солдаты.

Все было четко, как на параде.

Раз – и гроб подхватывают с подставки.

Два – ставят на особую повозку, украшенную черной тканью.

Три – повозка под конвоем направляется к Успенскому собору.

И все это под протяжный колокольный звон, почти стон…

Народ тоже разделяется на две части.

Меньшая, в том числе и мы вчетвером, направляемся к собору.

Большая – раздается по сторонам.

На площадь выходит его императорское величество с семьей. Медленно проходит в собор, за ним туда же начинают втягиваться ручейки придворных, свитских, приглашенных…

У меня было приглашение, но было и колечко. Так что мы направились к собору. Когда еще такое повидаешь?

Похороны царевича – мероприятие наполовину светское. И отмечать присутствующих тоже будут, и проявленное уважение – неуважение, и кто как отнесся, и как поклонился, и куда пришел…

Никуда от этого не денешься.

Мы четверо легко попали внутрь – колечко сработало, как пропуск. Ваня с Петей откровенно поеживались и держались за нашими спинами. Я стояла и смотрела на происходящее.

Место нам досталось не слишком удобное, за большой колонной, половину собора было просто не видно, но мне и смотреть-то не слишком хотелось. А мальчишкам хватало с лихвой.

Что у Пети, что у Вани были широко открытые глаза – и такие же широко открытые рты. Мальчишки искренне удивлялись происходящему.

Патриарх лично принялся читать молитвы. Я лишний раз ощутила себя идиоткой.

Последний, кого я отпевала, был Храмов. Но там меня даже стоять не заставили – понятно же, дама после родов. Я так всю службу и просидела.

А тут-то!

Где поклониться, где перекреститься…

Называется – почувствуй себя обезьяной. И что интересно – все остальные знали, когда и что надо делать. А я?

Хотя чего удивительного, у всех людей в школе был закон Божий. А у меня – история религии. Это намного интереснее, а главное – прививает критическое мышление. Но правильно молиться не помогает.

Ну и ладно, мимикрируем.

Я просто кланялась в тех же местах, что и остальные, а что с задержкой… подумаешь? Может, я вся в горе и плохо соображаю. Или просто по жизни тормоз.

Бывает.

Служба длилась целый час.

Пусть меня считают хоть ведьмой, хоть лично родственницей Люцифера, но голова у меня разболелась не на шутку.

Запахи.

Громадное количество народа – то есть шум, гам, вонь…

Собственно, молитва. У патриарха оказался на редкость пронзительный голос, ввинчивающийся в виски подобно буровой установке.