Владимир Чуринов - Лабиринт верности [СИ]

Алан де Мелонье оказался весьма популярной фигурой досужих бесед. Тихий ученый был заправским сердцеедом, прославленный победами на амурном фронте не менее, чем своими исследованиями и поэмами. К тому же не обошлось и без скандалов — за последний год десяток дуэлей с рогоносцами и неудачливыми конкурентами, проведенных для Алана Бенедиктом. Самоубийство отвергнутой любовницы маркизы Селесты де Ноккерми. И множество разбитых сердец. Бенедикт же, как оказалось, далеко не всегда был рядом с ученым. Похоже было на то, что он появлялся только, когда Алан впутывался в очередную опасную любовную интригу, и по мере сил решал ее последствия. Косвенно эти данные указывали, что Алан де Мелонье это весьма непростой ученый и поэт, за этими масками скрывался кто-то более значительный в делах мирских, маски — это всегда опасно.

Наконец Антуану повезло, прогуливаясь меж отдыхающих от безумия танцевальных страстей, он краем глаза заметил вспышку пурпура в свечном сиянии зала и узрел персону, занимавшую сегодня его мысли. Алан де Мелонье увлекал на один из прохладных балконов высокую, грациозную женщину с царственной осанкой, одетую в изумрудное платье с высоким воротником, распущенные темно-зеленые волосы и обилие сияющих колец выдавали в ней магессу, притом высокого класса.

У входа на балкон встал Бенедикт.

— Святой отец, — Де Рано подошел к норманиту, внутренне содрогнувшись — Вы не могли бы мне растолковать значение одного богословского вопроса, уже давно занимающего меня.

— Я лишь смиренный монах, — Голос его был жестким и холодным. Голос человека, привыкшего убивать и разговаривать с вдовами, — Но мой долг — по мере сил моих осуществлять вспомоществование мирянам в поисках истины духовной.

Норманит был недоволен — сейчас, когда подопечный впутался в очередную глупость — каприз слабого сердца, — за ним нужен был глаз да глаз. С другой стороны — среди маловеров этого бала, вопрос о богословии подкупал. Хотя и исходил от персоны чем-то внутренне подозрительной Бенедикту.

— Благодарю, святой брат. Вот что волнует меня — если воин, окруженный обрядом и тщание на службе у церкви проявляющий, вдруг в сече будет схвачен безбожными амиланийками, кои подвергнут его поруганию и кастрации, а после на галеры отправят и заставят тянуть рабство на них, направляя корабли против единоверцев. Не скажется ли сие на бессмертной душе оного страдальца, предопределив перерождение ничтожное, несмотря на тщание прошлое? — Драгунский лейтенант незаметно повернул пуговицу на камзоле, заставив сработать подслушивающий колдовской амулет, временно безмерно усиливший его слух. Общаться с норманитом было безрассудно, но на балконе явно происходило нечто важное. А подслушивать в беседе безопасней, чем из-за угла — меньше подозрений.

Нетренированного человека возникшая в голове какофония зала могла бы убить, но де Рано был готов, он сконцентрировался, отделил лишнее и, продолжая беседу с норманитом начал слушать беседу, происходившую на балконе тем временем:

— О, сколь жестока и неприступна ты, прекрасная Аделаида, неужели я столь неприятен тебе, что даже взглядом меня не удостоишь? — Голос де Мелонье дрожал от страсти и обиды. Чувства были наигранными, но не шуточными.

— Не правда ли, звезды сегодня особенно прекрасны, — Голос женщины был холоден, горделив, и приятен слуху, эмоции тоже, в словах сквозило презрение — бледная тень презрения сдерживаемого — Говорят, — они только фикция нашего сознания, яркие огоньки, придуманные нами, не способными вынести безбрежной темноты ночного неба.

— Звезды чудесны, но ты моя дорогая, во стократ милее для меня, чем все звездное небо и твердь земная, — Порывисто начал наступление Алан. Для человека известно сотней амурных побед он начал весьма нелепо. Сказывалось волнение.

— Так вот, эмоции ваши, сударь, столь страстно складываемые в слова, — Следующая фраза последовала как ушат ледяной воды на голову, магесса похоже умела и любила разбивать сердца, или чем-то ей был очень неприятен сам поэт — Столь же фальшивы, как и звезды, в моей теории, иначе, впрочем, быть и не может. Вы слишком долго играли в любовь со всеми, кто под руку попадется, и уже давно разучились выражать настоящие чувства.

— Вы бессердечны, госпожа де Тиш! — Голос поэта дрожал все больше, он наполнялся нешуточной обидой — Вы вырвали мое бедное сердце и кормите им с рук кровожадных ночных падальщиков алчущих человеческой плоти, как высшего лакомства!

— Довольно наигранного расстройства, — В голосе звучала насмешка и раздражение, — Найдите меня снова месье де Мелонье, когда пожелаете говорить этим самым сердцем, а не заезженными штампами. — Послышались шелест платья и быстрые шаги высоких каблуков.

Де Мелонье был влюблен и отвергнут. А предмет его воздыханий вызывал в Антуане нешуточное уважение — она знала, кто он и что, и открыто презирала за это, нарушая все общественные условности.

— … Следовательно каждый верующий, в осознанье милости Единого, равно как и понимая безвыходность своей ситуации, в случае невозможности побега, обязан умертвить себя любым возможным способом, что не будет считаться самоубийством, а примется аки жертва благородная, и следующее воплощение от того будет благополучным, — Как раз завершил норманит сухим лекторским тоном.

— Благодарю, что просветили святой брат! — Де Рано поклонился монаху совершив знак почасового круженья, и поспешно ретировался. Зайдя за ближайшую колонну, он присел на один из диванчиков, предназначенных для краткого отдыха танцующих, в то же время надеясь, что сумел усыпить бдительность священника, а ретираду почтут за вежливость.

Драгун прислушался:

— Мое почтение, святой брат, — Женский голос не выражал ни толики почтения, высокие стальные каблуки простучали по паркету, удаляясь. Монаха она тоже не любила. «Чудная женщина», — подумал драгун.

— Итак, — Поинтересовался монах у вышедшего следом де Мелонье.

— Ах, оставь это Бенедикт, — Голос незадачливого воздыхателя дрожал, на этот раз от гнева, — Не думай, что я поверю, будто тебе на самом деле интересно.

— Совершенно не интересно, ты прав, но если это будет мешать делу, — Монах выдержал паузу, — То я расстроюсь.

— Это мои личные неприятности, — Произнес поэт раздельно, похоже, разговоры эти были не в новинку обоим — И никакому делу это не вредит, блондинка без ума от меня, не профессиональна до крайности…

— Или крайне профессиональна.

— Нет, поверь, я в этом разбираюсь. Еще пара свиданий и она забудет о маркизе. Меж тем, старик неплох, весь вечер не отлипал от графини, вы получите свою свадьбу. — Тон де Мелонье стал деловым и четким. К его чести парень умел быстро взять себя в руки.