Надежда Мамаева - Ловец [СИ]

Через лен я чувствовала гулкие удары его сердца. Мои руки, отпустившие ткань, оказались на плечах Зака. Зато мужские ладони были куда смелее. Невесомыми прикосновениями они прошлись по шее, плечам, груди, чтобы потом обнять меня, чуть прогнувшуюся в пояснице, прижать к себе еще сильнее.

Мы пробовали друг друга на вкус, ловили ритм сердца, лаская. Я вдыхала его аромат, присущий лишь ему, в котором угадывались ноты цитруса и имбиря. Зак все углублял поцелуй. Я не поняла, в какой момент его ладони опустились ниже, обхватили бедра и притянули еще ближе, хотя до этого, казалось бы, — уже некуда.

Появилось ощущение, что мир остановился, растворился в этих нежных, но сильных объятьях, что мы — одни.

Прозвеневший звонок заставил вернуться в реальность. Я улыбнулась Заку. Он, поднеся мою руку к своим губам, хитро взглянул на меня исподлобья и c улыбкой профессионального искусителя произнес:

— Теперь, как честный человек, я обязан, — от его тона и взгляда я невольно начала краснеть, и когда пауза затянулась настолько, что щеки горели, Зак добавил: — познакомить тебя с родителями. Возражения не принимаются.

Выпрямившись, от отпустил мою руку и, как ни в чем не бывало, направился к двери. Я же так и осталась стоять рядом с партой. Порою я просто не успевала за стремительными мыслями, меняющимся настроением Зака. Еще толком не успела осознать, что произошло, а у него уже готов план действий.

— Ну же, я жду, — он обернулся в дверях.

— Может не стоит… — подхватила с парты книгу и прижала к груди, словно щит.

— Пошли, — он вернулся и, взяв мою руку, повел за собой.

На всем протяжении пути до своего особняка он так и не выпустил мою ладонь. Будто боялся, что я могу удрать. Кстати, его опасения были не беспочвенны. Пару раз мне так и хотелось сбежать.

Зак лишь улыбался искренне, широко, счастливо. Даже когда он завел меня в малую гостиную со словами: «Матушка, разреши тебе представить одну замечательную девушку», — так и не отпустил руки.

Зато после его фразы в комнате удавленником повисла тишина.

Причина была проста: помимо собственно матушки и отца в гостиной на диване расположились еще две дамы. Причем, если первая — миловидная кокетка в муаре и в повязкой на голове, которую украшало перо, — выглядела вполне невинно, то у второй дамы — в возрасте и в боа — матримониальные планы на одутловатом лице читались крупными рунами.

Зак замялся. Двери открывал он сам по причине малого числа слуг и, перед тем, как войти в гостиную, предупредил, что его матушка всегда в это время пьет чай. На гостей, он, видимо, не рассчитывал.

Матрона, чью шею украшал воротник из крашенных перьев, гневно засопела и в упор уставилась на Зака. Но тому было плевать. Словно он каждый день и не по разу практиковался держать такую дистанционную атаку.

Единственный, кто веселился от души в этот момент — это Клим. Пацан радостно цапнул последнюю слойку с чайного подноса и старательно начал жевать. Причем в тишине звук хруста сухого теста был столь отчетлив, что все присутствующие невольно повернулись к младшенькому. Под прицелом стольких взглядов Клим совершил невероятное: в один присест сумел запихнуть в рот оставшуюся половину слойки и, старательно работая челюстями, наплевав на манеры, выдал:

— Брат, учти, я за тебя пиджаки донашивал, но потенциальных невест — ни за что, — все это он произнес, кивая на гостий.

При его словах тучная гостья поперхнулась вдохом, а ее дочурка (ибо фамильное сходство было налицо) хихикнула и стрельнула глазками в Клима. Видимо, она-то была совсем не прочь от этой рокировки.

Клим, к слову, не растерялся, и, наперекор собственным же словам подмигнул девице, которая тут же зарделась. Вот только мамашу прелестницы одними подмигиваниями было не усмирить.

— Элеонора, как это все понимать?

Матушка Зака, вытянувшаяся в рюмочку, сглотнула, словно в ее горле засел большой ком, и чуть извиняющимся тоном произнесла:

— Я искренне сожалею, что ввела вас в заблуждение. Но я не знала… к тому же мой старший сын — тут она сделала ударение на «старший», словно говоря: «да, он не подарок, но я все равно его люблю, потому что он мой ребенок, хоть и повзрослевший», — вправе сам принимать окончательное решение.

Тут я поняла, что Элеонора, как бы она ни старалась найти Заку подходящую партию, как бы ни подыскивала невест, всегда знала грань, за которую не переходила: помолвка — помолвкой, но довести ли дело до алтаря — инициатива сына. Невольно сравнила с собственной матерью: как родительница уговаривала, убеждала меня и довлела над заключением брака с Грегом, описывая его достоинства. Я же, очарованная заботой жениха, и помыслить не могла о том, чтобы остановиться и подумать. А потом… Сама виновата: приняла влюбленность за любовь. Это сейчас осознала особенно отчетливо. Я никогда не любила мужа и не делала свой выбор сама, идя под венец.

В семье же Зака уважали мнение каждого. И, как ни странно, куча разорванных помолвок — тому доказательство.

Матрона раскрыла веер и начала им обмахиваться, ожидая дальнейших извинений. Но вот Зак, чувствовавший себя виноватым и передо мной, и перед матушкой, перебил заговорившую было Элеонору:

— Мама, ваши извинения излишни. Кто должен здесь просить прощения, так это я. И в первую очередь перед вами и отцом, за то, что раньше не познакомил вас с Шенни — моей невестой.

Клим при этих словах братца присвистнул, отец, хранивший молчание и куривший трубку, закашлялся. А я возмущенно уставилась на Зака.

— Ах ты, щенок, — вышла из себя обладательница боа. — Чтобы мою дочь, да за которой приданого три ткацких фабрики и целый чайный сектор на востоке империи предпочесть… этой, — она кивнула в мою сторону. — Да на ней даже платье с чужого плеча.

На скулах Зака заходили желваки, но он ответил тоном, сдержанным и полным предгрозового спокойствия:

— Не с ткацкими фабриками просыпаться по утрам, а с женой, — фраза, столь короткая, прозвучала так выразительно, что невольно домысливалось ее окончание: «Впрочем, вам этого не понять».

Но озвучь ее Закриан, это было бы словесной пощечиной. Оставшаяся же невысказанной, она позволила даме резко встать, не теряя лица, и, подхватив под ручку дочурку, величественно удалиться, хлопнув дверью.

Зак в который раз удивил меня. Я прекрасно поняла, в какой ситуации он только что оказался. Начать возражать — значит, растоптать женскую гордость (правда, в данном случае скорее имела место все же гордыня). Проглотить выпад этой любительницы крашенных перьев — обидеть меня.

Едва несостоявшаяся гипотетическая теща Зака скрылась, как Клим, откинувшись на спинку кресла, выдал:

— Ух ты! В этот раз даже ваз не разбили! Может, потому, что помолвку еще не заключили? — задумчиво вопросил младшенький, а потом, не дожидаясь ответа, продолжил: — А вот с тем, чтобы представить Шенни как невесту, ты ловко придумал. Надо тоже взять на вооружение. Фиктивная жена — это вчерашний день. Фиктивная невеста — вот это современно.