Свати Тирдхала - Полночный тигр [litres]

Сердце Эши подпрыгнуло при этих словах, и она возненавидела себя за это.

Она потрясла головой. Он безумен.

И она – безумна, раз ей не все равно.

Он был обязан ей жизнью. Очевидно, он являлся одним из тех джансанцев, которые все еще жили по старинным кодексам чести. Они были детьми Нарии, и сейчас не было ничего важней. Но что с ней творится? Эша не питала иллюзий по поводу того, что случится с ней в Крепости, что бы там ни обещал ей Кунал.

Двигаясь тихо и грациозно, он крепко связал ей руки и вытащил нож из складок ее уттарьи. При других обстоятельствах Эша бы обрадовалась встрече с достойным противником.

Но сейчас она хотела только дать ему хорошего пинка. Он легко увернулся от удара и крепче стиснул ее руки за спиной.

– Не заставляй меня связывать и ноги.

Эша дико вытаращилась на Кунала. Нет, он спятил, если думает, будто она позволит отвезти ее обратно и не станет кусаться и царапаться всю дорогу. Она не сдастся так легко.

Но солдат опережал ее на шаг. Он действительно связал ей ноги.

Она бы поаплодировала тому, как быстро он учится, но веревки мешали.

Затем он умело ее обыскал сверху донизу. Щеки Эши пылали от его прикосновений, а он оставался невозмутим, будто каменный. А Эше бы понравилось, если бы он хоть немного смутился, – как-никак были у нее выпуклости, которыми она гордилась.

Наконец она почувствовала, что ноги ее не держат, а пустой живот болит от голода. Вместо ужина ей пришлось иметь дело с Куналом, и за последние два дня она держалась на фруктах, орехах и воде. Ужин ждал ее внизу, на кухне.

Может, ей надо отдохнуть, перед тем как продолжать борьбу. Все равно, пока он бодрствует, ей отсюда не выбраться.

В животе заворчало достаточно громко, чтобы Кунал услышал.

– Когда ты в последний раз ела? – спросил он.

Эша пробормотала, что бегство скверно влияет на аппетит и он как раз испортил ей ужин. Кунал покачал головой и, наклонившись, бережно взял ее на руки. Она поглядела на него снизу вверх, гадая, не смягчат ли солдата ее обморок или слезы. Гордость удержала Эшу и от того и от другого.

Все в этом солдате – его доброта к ней, почитание обычаев, которые прочие джансанцы практически забыли, и некая глубина, которую она ощущала в нем, – казалось неразрешимой загадкой.

Он усадил ее на пол между ванной и дверью, достал из сумки на столе лепешку-роти и пирожки с горошком и разделил на порции с аккуратностью знатока, словно уже делал это тысячу раз.

Эша предположила, что так и было. Солдатам приходилось следить за рационом во время войны.

Он положил ее долю на маленькой салфетке на пол. Она взглянула вверх, поджав губы и скорчив кислую мину.

– И как прикажешь это есть? Ногами? – Кунал снова нахмурился, и она сладко улыбнулась ему. – Если развяжешь меня, обещаю, что не сбегу. Только поужинаю как следует и засну сном младенца.

Он фыркнул, и тень улыбки запорхала на губах Эши.

– Что-то я не услышал твоего обещания не убивать меня во сне, так что, наверное, я не куплюсь.

Он сел на корточки рядом, достаточно близко, чтобы она могла пересчитать его ресницы и ощутила слабый запах гвоздики и сандала. Затем оторвал кусочек роти и предложил Эше. Она поглядела на него, приоткрыв рот, и Кунал дал ей лепешку. Она едва не захлебнулась слюной, наслаждаясь ее вкусом.

Эта роти, присыпанная специями и семечками, определенно стоила того, чтобы лишиться достоинства. По крайней мере, так она сказала себе.

Он кормил ее аккуратно и внимательно, но с легкой ухмылкой, надолго задержавшейся на лице. Как было бы здорово стереть ее одним хорошим ударом.

– Твои мысли сейчас так легко прочитать.

Она презрительно фыркнула. Никто не говорил такое о Гадюке. Он поглядел на нее, постукивая пальцем по носу.

– Ты воображаешь, как бьешь меня всеми возможными способами. Готов поспорить, что больше всего тебе нравится мысль про прямой кулачный в нос.

На миг Эша почувствовала себя обычной девчонкой, которую поддразнивает симпатичный парень. Она едва не забыла, что Кунал – один из тех солдат, с которыми она сражалась прошлые десять лет, и вскоре, притащив Гадюку на суд, станет грозным командующим. К счастью, ее руки и ноги по-прежнему были связаны, и это помогло вернуться к реальности.

Она быстро отвела взгляд в сторону, не желая видеть его глаз – слишком теплых, слишком близких.

– Да, точно в нос. Он слишком уж ровный.

Он расхохотался, и она постаралась сдержать легкую усмешку.

– Это обязательное условие для входа в Крепость. «Должен иметь идеальный ровный нос». – Он лукаво усмехнулся. – Еще хочешь?

Остаток его пайка лежал на полу, и Эша осознала, что Кунал едва притронулся к своей доле. Она начала отрицательно трясти головой, однако бурчание в желудке предало ее. Он разломил последний кусок роти на кусочки, обмакнул в ароматную приправу, свернул конвертиком и предложил Эше.

– Когда я сказал, что не трону тебя, то имел в виду именно это. Я не из породы лжецов.

Его голос звучал ласково, и Эша вновь отвернулась от его глаз.

– Может, и нет. Но ты все еще солдат, – спокойно сообщила она.

– Я обязан тебе жизнью и не обижу, клянусь честью как дитя Нарии. Но… – На скулах Кунала заиграли желваки. – Ты убила человека. Нарушив обычаи и законы битвы. – Он вздохнул. – Я повез бы обратно любого. В этом – мой долг.

Она уставилась на него.

– Расскажи мне то, чего я не знаю, солдат.

И снова это слово. «Солдат». Когда она говорила так, Кунал чувствовал себя под ее взглядом безликим деревянным болванчиком. Отвратительное ощущение.

– Отлично. Вот что я скажу, – нахмурился он. – Я никогда не хотел быть солдатом.

Кажется, это привлекло ее внимание.

– И кем же тогда ты хотел стать?

Кунал заколебался. Но он уже начал, и ему хотелось показать Эше, что он не просто болван в доспехах, а человек. Может быть, хороший человек, несмотря на поступки, о которых предпочел бы забыть.

– Художником. Я мечтал рисовать. Но мне бы никогда не позволили. Вместо красок и кистей я получил лук и меч. К счастью, я оказался хорошим бойцом и почти забыл, чего хотел раньше. Но я не выбирал.

«Я хотел угодить дяде Сету».

В его голосе прозвучала горечь, и Эша подняла бровь. Кунал понял, что выдал ей – врагу – слишком многое. Но от того, что он сказал вслух о своих мечтах, в душе всколыхнулись чувства, которые он подавлял годами. После смерти матери он ухватился за военное дело, потому что такой выбор дядя одобрил, потому что так он иногда гордился бы Куналом. Он поверил дяде, когда тот сказал, что Куналу нужно продолжить семейную традицию отца и дяди и пойти в армию. Поэтому Кунал забросил мечты об искусстве, возвращаясь к ним в редкие минуты одиночества.