Софья Липатова - Призванный [СИ]

— Все, — снова какое-то надоедливое жужжание, — через сколько она поймет, что может использовать поток?

— Не знаю, сейчас она не с нами, — грубые ругательства доносились сквозь волну обжигающего голода, — шесть сотен лет к Безмолвной! Крейн, твою мать, как ты мог это пропустить?! — вывернувшись, я дернулась, но рука сгребла меня за волосы, отчего я зашипела, — Валери, послушай меня!

Не хочу никого слушать. Достали. Вот там вкусное и живое. То, что навсегда погасит этот высасывающий голод. Что там говорили про потоки? Это важно, надо вспомнить. Черные щупальца потянулись к яркому пятну ароматной энергии. Вывернувшись, наконец, я рванула вперед единым движением достигая цели.

— Крейн, давай! — чей-то крик заставил дернуться, упуская момент, — Бесполезно, уже все, ну же!

— Мама!

— Макс, не подходи! — еще один крик.

Но я не отрываясь смотрела на маленькие пальчики, коснувшиеся моей ладони. Важное. Важнее меня самой. Упав на колени, я схватила сына в охапку, прижимая к себе изо всех сил. Что-то горячее пролетело мимо, а рядом звякнул металл, ударяясь о пол. Дрожь шла по всему телу, передаваясь ребенку, а он тихо гладил мои волосы маленькой ладошкой, нашептывая что-то успокаивающее. Странно. Сознание полностью вернулось, а туман все равно стоял перед глазами. Сморгунов непонятно откуда набежавшую влагу, я подхватила ребенка на руки, не оборачиваясь туда, где за моей спиной все еще стояла та, что чуть не стала моей пищей.

— Ты хорошая, мам, — маленький пальчик коснулся моей щеки.

Можно уже не считать.

В стекла, с ужасным грохотом, стучались твари, заставляя стены летнего дома содрогаться. Только весь этот страх, повисший в доме, тугими мутными волнами покрывающий пространство, не имел к ним сейчас отношения.

Уткнувшись в грудь Эрика, я вдруг почувствовала, что с плеч свалился булыжник размером не меньший, чем сам этот дом. Я не могла смотреть на них. Но вот для этих двоих я все еще что-то значу. Руки Осириса обвили меня успокаивая. Короткий поцелуй обжег висок, а я улыбнулась, крепче прижимая Макса к себе.

— Мы уходим, — голос Эрика был спокоен, — их уведем за собой.

— Эрик, — голос Бена за моей спиной холодным металлом ненависти пронзал спину, — ты знаешь, что вы с Максом можете остаться. Пусть уходят, — Ра запнулся, подбирая слова, — некроманты и призванный. Им не страшны те, кто за окном.

— Ты бы сейчас, будь это Эли, остался? — Крейн успокаивающе поглаживал мою спину.

Да. Из нас пятерых чудовища угрожали только Эрику. Но он все равно не собирался оставлять меня. Притихший Оливер настораживал, но сейчас вызывал меньше беспокойства. Чудовище.

Усмехнувшись, я подняла глаза, поворачиваясь к окну.

Не пора ли уже смириться?

— Мамочка, а у тебя глазки черненькие, — Макс улыбнулся, чмокая меня в щеку, — целиком.

— Боишься? — в голосе Эрика сквозила улыбка.

— А у тебя светятся, — ребенок засмеялся, заставляя нас удивленно переглянутся, — нет. Красиво.

Снова повернувшись к окну, я выдохнула. Протянув Макса на руки Крейна, я отпустила ребенка, отходя в сторону. Теперь страшно было мне. Коснувшись дверной ручки я обернулась, находя внимательно рассматривающие меня зеленые глаза.

— Как? — вопрос царапал горло, от чего я поморщилась.

— Затяни поток, — Оливер усмехнулся, — и скажи. Все просто.

Бен дернулся ко мне, но за руку его ухватил Бак. Усмехнувшись, я вздохнула еще раз. Все боялись пошевелиться. Дернув дверь на себя, я тут же выставила руки вперед, выпуская поток из пальцев к тем, с кем теперь он был един. Каждая нить стремительно множилась на несколько, разделяясь все больше и больше. Но они не становились тоньше, нет. Наоборот, стоило потоку соединиться с чудовищем, как он тут же пополнялся, расширяясь. Чем-то напоминало сеть некромантов.

Чудовища, выйдя из оцепенения, рванули вперед.

И я дернула за поток.

Скуление, рычание, крики. Все наполнило воздух, разрывая стоящую тишину. Потянув еще раз, я заставила чудовищ сжаться, опускаясь на землю. Внутри становилось пусто от каждой опускающейся на землю твари. Кажется, что мне стало бы легче, ворвись они внутрь и порви нас всех.

Если бы у меня не получилось.

Ведь тогда бы я не была Чудовищем.

— Хзн? — скрип, похожий на голос, раздался где-то в толпе скорчившихся тварей, — Влри?

— Пошли все вон, — голос дрогнул, от чего я закашлялась.

— Еда, хзяян, — лазутчик, определенно это был он.

Рука, что легка на мое плечо, заставила обернуться. Оливер приложил палец к моей голове, от чего я нахмурилась.

— Вот здесь говори. А не голосом. Они прекрасно слышат тебя тут, — Оливер еще раз постучал палец по моему лбу, от чего я дернулась, поморщившись, — все они услышат.

Сеть некромантов. Вот, что напомнили мне мои потоки, соединяющие тварей. Ведь многие из них когда-то и были ими. Брошенные души, неприкаянные, не прошедшие через Врата. От первых жертв гнева Всевышнего, до тех, кто погиб со всеми в последней битве.

Все они услышат.

— Пошли все вон, — не открывая рта, сказала я, чувствуя, как влажная капля собралась где-то в уголке глаз, — это моя еда.

Отпустив поток, я смотрела, как чудовища, движимые приказом, по одному, мерно поднимались на ноги, разминая затекшие от долгой судороги тела, недовольно клацая зубами, разворачивались и, поведя носом по ветру, недовольно расходились в разные стороны.

Приказ, который нельзя нарушить.

Сеть мертвых чудовищ, что теперь замкнулась на мне.

— Простите, — сказала я чувствуя, что страх в помещение стал просто нестерпимым, — я рада, что с вами все в порядке. Нам еще нужна будет ваша помощь, но видимо лучше держаться на расстоянии.

Яркое солнце падало на веки создавая чувство, что глаза закрывает красная пропускающая свет пелена. В детстве я часто делала так, закрывала глаза и смотрела на алое сияние. Оборванка Рабос, что даже среди таких же, как она, не могла стать своей. Все любят вспоминать свое детство, как веселое и беззаботное время. Мое не было таким. Алиса объясняла тогда, что из-за крови, что бежит по нашим венам, тонкая кожа на просвет и дает вот такое ощущение. Трава приятно щекотала кожу, напоминая что тело все еще живо. Если бы я могла, вырыла яму и засунула бы голову в нее. Лишь бы убедиться в том, что мне еще нужен воздух. Что это все еще имеет значение. Что есть что-то помимо оглушающе звенящего внутри голода.

Крепче сжав маленькую ручку, я повернулась туда, откуда раздавался голос Лавра. Макс мирно сопел у меня под боком, положив голову на живот. Ребенок вырубился сразу же, как мы вышли из дома. Можно ли твое детство назвать нормальным, сын? Будешь ли ты радоваться, вспоминая какие-то моменты, улыбаясь, рассказывать и своим детям тоже? Или перед тобой теперь навсегда в кошмарах будет стоять Чудовище, в которое превратилась твоя мать? Говорят, что детская психика гибкая. Но я помню, кажется, каждый день проведенный в Доме. Один бесконечный день. Наполненный болью и голодом день.