Майлз Кэмерон - Грозный змей

Рыцарь улыбнулся:

– Ах-рафики!

– Он сказал «друг», – сообщил клерк.

Мастер Пиэл кивнул и повернулся к рабочим:

– Парни, один из шести клинков лежит на столе в нашей мастерской. Я надеюсь, что за четверть часа мы измерим и взвесим его точнее, чем кто угодно в этом мире. Ясно?

Он взял клерка за плечо и вывел его – и неверного, который вовсе не хотел уходить от своего оружия, – из мастерской.

– Их шесть? – спросил Герцог.

– Ты хоть что-нибудь знаешь? – присвистнул Том.

Герцог смерил его взглядом, который обещал скорую драку. Юноша попал сюда за талант, а вот образования ему не хватало.

– Магистр Иеронимус был величайшим магом времен Архаики, – сказал Эдвард, – тебе нужно прочитать его эссе о свойствах металлов. Это основа всего. Так или иначе, другого такого мага не было. Его считают пророком, – он указал на дверь, куда ушел чернокожий, – во время Умбротских войн он изготовил для императорской гвардии сто клинков для сражения с немертвыми.

Том измерял клинок, а Сэм аккуратным почерком делал записи на восковой табличке.

– К концу последней войны осталось всего шесть клинков. Они убивают и здесь, и в эфире. Но их появление сопровождается странными событиями: штормами, монстрами, Дикими, убийцами. – Эдвард пожал плечами. – Я думал, это миф.

Герцог, самый смелый из них, схватил огромный изогнутый клинок.

– Матерь божья, – сказал он.

Он тоже вдруг показался остальным высоким и статным.

– Господи, – выдохнул он и осторожно положил саблю назад, – господи.

Герцог никогда ничему не удивлялся, поэтому Эдвард не удержался и тоже взял саблю.

Однажды, в детстве, Эдвард ходил в собор с матерью и сестрами. Так получилось, что он стоял в нефе, когда солнце вышло из-за облаков и луч упал прямо на огромное окно-розу. Все вокруг взорвалось разноцветным светом, и он ощутил прикосновение Господа – явное, зримое присутствие всемогущего и вездесущего, – и он почувствовал все разом: смех сестры, шепот матери, ладонь священника, проходящего мимо кадильщика, ароматный дым, блеск серебряного кадила, и каждую пылинку, и каждую ноту последнего гимна, и шепот монахинь, и сверкание пуговиц на рукаве богатой дамы… все обрело смысл.

Эдвард никогда не забывал этого мгновения. Все его искусство черпало вдохновение именно в нем. И теперь он пережил его за один удар сердца. Он стал мечом. Меч был в нем и над ним. И все и везде исполнилось смысла.

Он взял в себя руки, борясь с почти невыносимым желанием ударить по чему-то, сделать что-нибудь, чтобы прочувствовать это совершенство до конца. Примерно то же самое он ощущал, лежа рядом с Анной, целуя ее и желая большего. Дойти до конца.

Стать целым.

Вместо этого он аккуратно положил саблю на стол.

– Ты поосторожнее, – сказал он Сэму, – но все равно попробуй. Представляешь, каково носить ее целый день? – спросил он у Герцога.

– Да уж, – вздохнул Герцог и слабо улыбнулся. – Я хотел разрубить тебя пополам… просто потому что мог.

Никто не рассмеялся.

Часом позже мальчик принес сэру Рикару записку от приора Уишарта. Саблю уже вернули хозяину, и тот заметно успокоился, заполучив ее назад. Он сидел за столом, писал что-то странными извивающимися рунами под диктовку клерка сэра Джеральда.

Клерк сделал странный жест:

– Он неплохо говорит по-этрусски. Я пытаюсь научить его паре слов на альбанском.

– По-этрусски? – Мастер Пиэл покачал головой.

Сэр Рикар подошел сбоку и протянул ему записку.

– Христос распятый! – охнул он. – Парни! Ко мне!

Задолго до появления королевской гвардии Бланш убежала, с ее постели сняли белье, которое девушки теперь стирали во дворе. Чернокожий исчез, как будто его и не было, и сэр Рикар вместе с ним.

Гвардейцы обыскивали мастерскую спустя рукава. У Бланш имелись друзья во дворце. Гвардейцы не хотели ее искать, но у них был приказ на ее арест.

Когда они ушли, мистрис Пиэл обняла мужа:

– Брэдли Пиэл, – сказала она, – кажется, пришла пора уходить из города.

Он посмотрел в спину двум последним гвардейцам, которые выходили со двора.

– Все еще хуже, – проворчал он, – они хотят задавить Орден.

Его жена перекрестилась:

– Святой Фома!

На глаза мастера Пиэла навернулись слезы.

– Здесь – вся моя жизнь. Но наши тайные охранители скоро уйдут. Приор отзывает рыцарей, пока до них не добрался король.

– И? – спросила его жена.

– И мы остаемся на произвол судьбы. И через день-другой тут высадится армия галлейцев. Герри говорит, что вениканцы в курсе.

– Джеральд Рэндом нас не оставит. – Дейдре Пиэл потрясла головой.

– Я был бы рад, если бы ты уехала. Ты и девочки.

– Брэдли Пиэл, когда ты поймешь, что мы не заложники, а помощники? – Она сложила руки на груди.

– Посмотрим. – Пиэл поджал губы.

Галлейцы не появились ни на следующий день, ни еще через день.

За южной стеной города возводили трибуны для турнира и готовили площадки. Поле для пеших поединков огородили дубовыми балками в четыре дюйма толщиной, уложенными на дубовые же столбы, чтобы рыцарь в полном вооружении, сбитый с ног другим рыцарем, не сломал ограждение. Площадка представляла собой квадрат со стороной восемнадцать футов, а ограждение поднималось на четыре фута.

Поле для конных поединков было устроено сложнее: посередине его перегораживал обитый дубовыми досками барьер высотой коню по грудь, а вокруг поля ста сорока футов в длину и сорока футов в ширину тоже тянулся дубовый забор.

Обе площадки были почти готовы. На поле для пеших поединков штукатуры и маляры уже начали развешивать украшения из крашеного холста и кожи, которые выглядели совсем как золотые и серебряные подставки для роскошных щитов.

Мастер-штукатур давно получил полный список рыцарей и оруженосцев, которые готовились выйти на поле. В конце списка были добавлены щиты еще не прибывших галлейцев и окситанцев, которые, как говорили слухи, уже в пути.

Королевский павильон тоже украшали гербы – монарх был знаменитым поединщиком и собирался участвовать в турнире.

Мастер-штукатур перечеркнул некоторые гербы тонкими красными линиями, точь-в-точь как в свитке. Граф Тоубрей больше не будет участвовать в турнирах. Граф Приграничья принял командование королевскими егерями на западе, чтобы отражать набеги Диких. Эдвард Деспенсей, лорд Бэйн, месяц назад забрал своих вассалов и покинул двор. Остался только его сын Томас, чей герб, к счастью, отличался от отцовского только восьмиконечной звездой.

Граф д’Э, кузен первого воина и знаменитый копейщик, уехал утром.

А кроме того, герб королевы велели вычеркнуть из списков. Герб Дезидераты – щит, вилообразно рассеченный на королевские гербы Окситании, Галле и Альбы, поддерживаемый единорогом и Зеленым человеком, – был известен по всему королевству, и ее рыцари славились как второй отряд после рыцарей короля. Теперь же ее герб был запрещен, и среди рабочих ходили странные слухи, и ни один из ее рыцарей не мог выйти на поле с копьем или мечом.