Майлз Кэмерон - Грозный змей

Сэр Габриэль был невозмутим.

– Харндон горит? – уточнил он.

Гефльред кивнул.

– Кто-то смеется над этим, – робко сказал он, – и не только. Принц Окситанский стоит к югу от города. Он поставил лагерь… не укрепленный, а открытый, будто бы для турнира, – Гельфред кашлянул в ладонь, – я, гм, взял на себя смелость сказать, что у нас есть причины полагать, что король нападет на него. Кажется, он мне не поверил.

– Сколько у него людей? – спросил практичный Плохиш Том.

– Примерно столько же, сколько у вас. Сотня копий или чуть больше. У галлейцев триста свежих копий, вся королевская гвардия и все наемники юга, – он не засмеялся, но все-таки позволил себе довольно улыбнуться, – включая моих парней и парней Рэнальда.

– Приор в монастыре? – поинтересовался сэр Габриэль.

Гельфред кивнул.

– Тогда всем пора на Пасхальную заутреню, – решил Габриэль. – По коням.

Часом позже весь отряд проехал между знаменитых высоких башен южного аббатства, аббатства Боти. Долгое время это было любимое аббатство королей Альбы и графов Тоубрей. Оно хранило следы богатства и королевской благосклонности: золотые и серебряные сосуды, великолепные фрески, древние резные хоры, иконостас с двумя рыцарями в старинных доспехах, сражающимися с драконом.

Богатство не растлило монахов. Братья Ордена возделывали землю, а сестры из «женского дома» сеяли зерно и ткали лучший в Новой земле тонкий лен.

Молчаливые монахи в черных и коричневых одеяниях провели отряд в неосвещенную часовню. Даже капитан притих. Стоявшие на воротах монахи носили под своим облачением доспехи. Две монахини со строгими лицами приняли Амицию и сестер. Часовня размерами сравнилась бы с любой городской церковью, потолок возносился футов на шестьдесят. Пол был выложен разноцветными мраморными шестиугольниками. В часовне было так темно, что Амиция не видела вытянутой руки – она попыталась. Ее отвели в правую часть, где тихо стояли монахини и послушники двух орденов.

Колокола не звонили.

Шли последние минуты Великого поста.

В темноте что-то зашелестело, и загорелась единственная свеча. Священник из ордена Святого Фомы начал молиться.

Свеча осветила великолепную часовню аббатства Боти. Пятьдесят лет назад один из самых талантливых художников, родившихся в Харндоне, за лето расписал всю часовню в этрусской манере. Фрески, изображавшие жизнь и Страсти Христовы, шли от пола до потолка. Поблескивало в свете свечи сусальное золото, блестел начищенный металл, и росписи казались живыми. Принимал мученичество святой Иаков, Иисус исцелял слепого от рождения, и прозревший укорял воина за неверие. Бронзово-золотые доспехи сияли на желто-золотом фоне.

Монахи и монахини запели, и рыцари Ордена запели тоже, и братья, и сестры. На хорах стояли двадцать рыцарей в рясах и дюжина сестер из двух монастырей южного Харндона. Амиция и ее сестры почувствовали себя дома. Восторг мешался с грустью. Месса была незабываема, чудесно пел хор в роскошной и строгой часовне, и вокруг стоял ее Орден и солдаты отряда, с которым она разделила дорогу. Когда минул первый час и хор запел поминание святых и мучеников, в церкви стало ощущаться нетерпение. Колокол снаружи прозвонил конец ночи и рождение нового дня. Амиция зажгла свою свечу от факела, протянутого рыцарем Ордена, и церковь осветилась, и многие братья и сестры достали колокольчики из-под своих одеяний и радостно зазвонили, и этот звук как будто изгнал тьму, и на ее место пришел торжествующий золотой колокольный звон и свет нового дня.

Когда освятили гостию, весь отряд уже стоял на коленях на каменном полу, даже капитан.

А после мессы, когда они праздновали Воскресение Господне и пили вино на мощеном дворе аббатства, в воздухе витало ощущение праздника, которое многие сочли бы не подобающим для монахов, живущих жизнью добродетели, не подвергающейся искушению. Монахи в коричневых одеждах лежали на траве под звездами в центральном дворе и обсуждали теологию, а монахини сидели среди колонн, пили красное вино и смеялись. Почти все рыцари Ордена были без доспехов и оружия, но некоторые стояли с мечами, совсем не подходившими к их черным монашеским рясам и квадратным шапочкам. Монахини Ордена, в большей степени остающиеся в миру, занятые медициной, а не духовным созерцанием, смеялись громче и пили охотнее. На час или даже дольше угроза гражданской войны была забыта. Все славили Воскресение Господа.

Амиция оживленно болтала о теологических ошибках патриарха Румского и архиепископа Лорикского. Среди миноритов, которым принадлежал монастырь, было несколько герметистов – мужчины и одна женщина. Они умели зажигать небольшие костры и свечи и делать другие мелочи. Резкое изменение курса церкви обидело их и разозлило. Раньше они считали себя благословенными, а теперь должны были думать, что прокляты. Многие рыцари тоже обладали определенными талантами, а поскольку их Орден уже предали анафеме, они не имели ни малейшего желания обсуждать интеллектуальные перспективы и ошибки схоластов в Лукрете.

Амицию, монахиню из Лиссен Карак, приняли радушно, но удивились ей – сестры с севера редко покидали свою крепость. За несколько минут Амиция узнала, что она известна как могущественный маг и как женщина, имеющая право служить.

Сэр Тристан, пожилой окситанский рыцарь из Ордена, нахмурился и признался, что ему не нравится, когда женщины служат мессу.

– Но вы одна из нас. И к черту архиепископа.

Сестра Амиция не сразу решила, обрадоваться или оскорбиться. Она знала, хоть и понаслышке, что в церкви есть разные течения и фракции, но, столкнувшись с ними, почувствовала себя крайне наивной. Даже во время праздника кто-то считал ее героиней, а кто-то старался держаться подальше. Ей снова и снова напоминали о долге и о месте, которое она занимала. Это унижение она терпела с гордостью.

После двух кубков доброго вина, и часа беседы, похвал и порицаний, и сотни новых знакомств Амиция поняла, что вымотана до предела. Пожалуй, теперь она не смогла бы даже уснуть от усталости. Пока рыцари, знакомые с ней со времен осады, переводили ее от одной группы к другой как ценный трофей и представляли монахам, рыцарям и монахиням обоих орденов, Катерина и Мария вместе с женщинами из Ордена ушли в один из женских домов. Амиция уже хотела попросить сэра Майкла о помощи, она с трудом держала глаза открытыми, но тут появилась маленькая девочка, присела и сказала, что Амицию зовет приор Уишарт.

Она нашла его во внешнем дворе. Рядом с ним стояли двое незнакомых – светских – рыцарей, и она скромно спрятала руки в рукава. Она боялась, что может заснуть стоя. Приор взглянул на нее и улыбнулся, намекая, что она должна подождать. Она позволила себе закрыть глаза и в следующие несколько мгновений испытала прилив незнакомого прежде страха.