Наталия Некрасова - Дети Ночи

«Они ведь и правда радуются, они мне радуются! — думал Старший, улыбаясь от радости и изумления. — Ну даже пусть им просто весело посмотреть на королевский выезд, это тоже приятно. Людям радостно, и я этому причиной».

Он улыбался, и на душе постепенно теплело. Столько лет его не было дома, он боялся, что его тут забыли, и заранее ощетинился, словно еж, а тут ему были так рады. Он даже растерялся поначалу.

Все было узнаваемо, хотя и изменилось — Холм уже не казался таким огромным, а городской уровень — самым красивым местом на свете. В дедовом холме народу было меньше, да и город был невелик, но красивее и уютнее.

— А вот здесь мы с тобой кота искали, помнишь? — повернулся он к Младшему.

— А? — Младший оторвался от беседы с каким-то молодым всадником из свиты. — А, помню, помню.

Старший чуть нахмурился. Брат говорит с другими, и, похоже, с ними-то у него куда больше общего, чем с ним теперь. Они вместе росли, мужали, стояли у Провала. А его друзья остались там, в Медвежьем холме. И все-таки, все-таки это брат, с которым они писали друг другу обо всем самом сокровенном, он вернулся домой, и его тут любят.

— Это Адахья? — спросил Старший, кивнув на молодого человека, с которым только что говорил брат. — Ты мне писал о нем.

— Да, — улыбнулся брат, явно довольный. — Это мой лучший друг, надеюсь, и тебе он станет другом.

Адахья прижал руку к сердцу и поклонился. У него было веселое круглое лицо и золотисто-зеленые глаза.

— У тебя много друзей, — покачал головой Старший, странно улыбаясь. — Я буду рад, если поделишься.

Больше он не говорил с братом до самого возвращения домой. Все-таки ревность не удалось убить до конца, он был вынужден себе в этом признаться. Это было неприятно, постыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Брат больше не принадлежал только ему.

Вот и коридоры Чертогов — вон в том углу он отломал когда-то кусок камня с хрусталем внутри. Тут повсюду эти хрустали, и зал блестит, как звездное небо. А камушек куда-то задевался, как и прочие детские сокровища.

Камушек. Словно снега сыпанули за шиворот.

Камни королевского узора. Бросить всех и побежать туда, в Узорный зал, маленький, круглый и непонятно пугающий еще с детства, когда толком ничего не знал... Да чтоб в Провал этот пир, все эти дурацкие приличия, надо бежать туда, к узору...

И все радуются, как назло! Весело им, провались...

Матушка! Матушка, Нежная Госпожа, самая красивая, самая лучшая на свете!

Вот еще только слезу пустить на глазах у всех не хватало...

— Матушка, здравствовать вам...

Младший брат преклоняет колено рядом и целует матери руку следом за старшим.

— Ты посмотри, — шепчет он громко, — какое матушка собрала вокруг себя Драгоценное Ожерелье!

— Осторожнее, брат!

И чего он такой веселый?

— А ты что такой нудный? — шепчет брат, угадывая его мысли. — Не порть другим веселье, у нас весь день впереди. Мы успеем все обговорить, брат.

— Ты что, мысли читаешь?

— На физиономию твою смотрю.

Теперь поклониться и поцеловать руку отцу. Отцу с матерью, наверное, тоже хочется с ними побыть наедине, чтобы говорить и не наговориться, смотреть и не насмотреться...

— Имей терпение, брат. Имей терпение.

Постепенно веселье захватило и Старшего, и мрачное выражение с его физиономии сползло. Разве не прекрасны в Холмах пиры? Разве не славны королевские пиры на все Холмы? Даже отец и мать были веселы, а уж они-то знали о неумолимо приближающейся беде не меньше его. Или они не считают все это таким ужасным? Или просто королевское достоинство не позволяет им показывать свои тревоги перед вассалами и народом? Он сидел рядом с ними, и не замечал в их лицах и поведении ни единого намека на то, что они знают и ждут неизбежного...

А вон там, в самом темном углу с черной повязкой на глазах — кто это? Маг, который не хочет смотреть обыкновенным зрением? На груди черного бархатного одеяния сверкает Ущербный Месяц. Тэриньяльт? Неужто нынче такое великое событие, что и Тэриньяльты изволили посетить Королевский холм?

«Я хочу поближе с ними познакомиться. Они необычны... Надо будет, но не в этом месте и не сейчас...

Ах ты, какие красивые девицы вокруг матери! Брат не даром так много о них писал. Отрада для глаз».

Старший невольно улыбался, глядя на танцы девушек и вспоминая куда менее пышные развлечения в Медвежьем холме. Там женщины не танцевали. Там плясали мужчины — грубовато, дико, это был танец силы, которым любовались женщины и громко подбадривали своих любимцев. Девичьи танцы были не для пиров, а для лунных лугов и белых трав, в них тоже была своя, странная, женская магия, непонятная ему. В здешних танцах не было никакой магии, если, конечно, не считать волшебством завораживающую, тонкую и мимолетную красоту движений.

Старший сидел, подперев щеку рукой, заблудившись в воспоминаниях и медленных мыслях. Нет, все же танец — одно из Искусств, а в любом Искусстве есть магия. Что же, пусть так. Пусть так...

Он вспоминал песни Нельруна — где-то он сейчас? Госпожа Керинте отпускала его только на зиму, когда в море не выходят. Дозволит ли отец пригласить его сюда? И знает ли он вообще о том, что он встречался с Дневным? Одобрит ли?

Он повернул голову. Младший, сидевший по правую руку от родителей что-то горячо обсуждал со своими друзьями, и порой вся компания взрывалась громким смехом. Мать что-то говорила двоим своим девушкам из Драгоценного Ожерелья, сидевшим напротив нее, отец улыбался, слушая воркование девиц из жениной свиты. Старший ловил на себе любопытные взгляды девушек, но предпочитал отводить глаза, словно ему дела нет.

Ему было одиноко, но не грустно, а спокойно. Потихоньку он возвращался душой в дом. Все, конечно, будет не так, как прежде, но это все же дом. Он улыбался.

— Господин, — послышался над ухом детский голос. Старший очнулся от спокойных, ленивых размышлений. Рядом стоял белокурый мальчик лет десяти, юный паж с королевским гербом на рукаве. — Ваш государь и отец просит вас поговорить с ним...

Старший поднял взгляд. Отец смотрел на него, чуть улыбаясь. Кивнул.

«Идем. Всем не до нас сейчас», — прозвучали в голове слова отца. Странно, прежде отец с ним так не говорил. Или он просто не слышал, потому, что не был обучен?

Принц встал, поклонился матери и последовал за отцом к низкой двери позади высоких сидений отца и матери, в маленький кабинет. Юный паж остался у входа.

— Здравствуй, — широко улыбнулся отец. — Здравствуй, наконец-то ты дома.

Старший молча бросился к отцу, и они крепко обнялись.

— Всего-то полгода тебя не видел, — странно мягким голосом сказал отец, — а уже стосковался. Но теперь все, теперь ты дома. Садись.