Наталия Некрасова - Дети Ночи

И это был тяжкий груз.

Но это была его единственная сестра. Государь очень жалел ее, потому терпел.

Вот почему, когда поутру как всегда вошел верный Тьянда, государь ожидал, что первыми словами его будут «ваша сестрица ожидает вас к себе, и завтрак уже приказано накрыть у нее в покоях». А где сестрица, там и Айрим — в последнее время сестрица уж очень стала прислушиваться к этому крайне неприятному типу. Надо подумать, что можно с ним сделать, не нарушая правды короля.

— Государь, у Пограничного камня — черное знамя, — сказал Тьянда.

Оно было огромное, поле Энорэг. Зимой, когда и небо, и земля одинаково белы, оно казалось просто бескрайним. И бесконечно, до самого горизонта кругами расходились белые курганы — от самого высокого, с большой каменной чашей на вершине. Она была черной. Почему-то снег никогда не засыпал ее. Весной, летом и осенью в ней стояла дождевая вода и ее пили небесные птицы, прилетавшие из-за Стены.

...Оно было огромным, это поле. Ветер пах железом, кровью и гарью. Воздух был тяжел и густ от криков, стонов и плача. Насколько хватало взгляда — мертвые, мертвые, мертвые. Где-то медленно, опустошенно сбредались к знаменам уцелевшие. Разум понимал — все, страшное кончилось. Душа еще не была способна понять.

— Надо похоронить мертвых, — сказал один брат-близнец.

— Мне кажется, что мы тоже мертвы, — ответил второй...

Оно было огромным, поле Энорэг. Близился вечер, снежные облака уходили на восток, и на западе над белым краем мира протянулась золотисто-розовая закатная полоса.

Государь спешился. Тьянда подхватил повод. Свита осталась у края поля. Дальше государь пойдет один. Пешим.

Наверное, Ночные уже здесь, но их, говорят, не увидеть, если они сами не захотят. А Айрим, вроде может видеть их всегда... Или врет?

Он шел по глубокому снегу. Ему не было холодно, хотя сильный ветер рвал теплый плащ с плеч и хлестал редкой, но колючей снежной крошкой по лицу.

Ему было страшновато точно так же, как в тот день, когда он встал на Королевский камень, и тот вскрикнул под ним. Он тогда подумал — неужели я достоин? Я же совсем не ощущаю себя королем, все короли должны быть могучи, отважны, высоки мудростью, а я-то совершенный мальчишка, я же ни к чему не готов...

Это было семь лет назад. И все равно — он до сих пор удивлялся тому, что он король и старался оправдать свою власть.

Снег набился в сапоги. Небо расчистилось. Ветер потихоньку начал стихать. Такая тишина после ветра...

Тишина на поле Энорэг. На поле древней битвы Грозовых лет. На поле Уговора.

Он поднялся на курган, где давным-давно истлели кости предков Дневных и Ночных, которые еще не были ни Дневными, ни Ночными.

А какими они были?

«Выродками, что ли? А почему нет? Тьфу, опять Айрим. В такую минуту — и этот тощий злобный сучок в мысли лезет...»

Он помотал головой, злясь на самого себя за неторжественность размышлений.

Он стоял на вершине кургана, над чашей. Ночных не было видно. Последний кусочек солнца скрылся за далеким лесом. Ничейный час. Где-то в вышине крикнула птица. Он поднял голову, и на миг показалось, что это не птица, а крылатая женщина в белом платье, с золотыми, бьющимися на ветру волосами.

Что же...

Он протянул руки над чашей, ладонями вверх.

— Я, Дневная птица, пришел подтвердить древний Уговор...

Ощущение прикосновения чужих рук. Он опустил взгляд, изумленно глядя, как появляется, словно выступает из тумана Ночной — сначала руки, потом лицо, потом весь. Король вздрогнул — он словно смотрелся в зеркало. Только глаза были другими — не черными, а опаловыми, с зеленой искрой.

— Я, Ночная птица, пришел подтвердить древний Уговор...

Они стояли, стиснув руки и жадно вглядываясь друг в друга.

— Брат мой.

— Брат мой.

— Я приду в час беды, только позови.

— Я приду в час беды, только позови.

Здесь эти слова звучали слишком весомо, чтобы считать их простой формулой обряда. Интересно, все ли короли чувствовали здесь такое?

Они не сразу смогли разжать руки. Странное чувство. Их тянуло друг к другу. Любопытство ли это или что-то более сильное? Ощущение древнего родства, зов крови?

Но кончился Ничейный час, и они расстались. Дневной долго смотрел вслед Ночному и глядел, как исчезают на снегу оставленные им следы.

Он вернулся к свите, задумчив и молчалив. Он никогда раньше не думал о Ночных как о чем-то настолько близком. Ощутимом. На душе было одновременно тревожно и приятно — как в детстве, когда слушал сказки. И вот — он держал руку Ночного, такую же теплую, живую, сухую и горячую как у обычного человека.

Он невольно улыбнулся, удивляясь самому себе.

«Может, еще встретимся. Ах, друг мой, незачем врать себе, я теперь буду искать этой встречи. И пусть Айрим подавится от злости».

— Да, пусть подавится, — с мстительным наслаждением, почти нежно повторил он вслух.

ХОЛМЫ

Нежная Госпожа ждала в Королевском холме лишь свадьбы сына. Она уже изнемогала здесь, она держалась из последних сил, ожидая того дня, когда она сможет отправиться домой, в холм ее детства.

Тревожное молчание царило в Холмах — Провал был нем. Не было шепота бездны. Не было ничего. Как говорил Науринья, ощущение такое, словно это самое «ничто» стало таким ощутимым, что превратилось в «нечто».

И это отсутствие привычной, знакомой угрозы угнетало людей хуже самого мощного шепота бездны. За отсутствием этим грезилось что-то иное. Неизвестное и непонятное, а потому страшное.

Старший с Науриньей не спали уже вторые сутки, сменяя друг друга у Провала как старшие маги. Отдыхать почти не удавалось, но то, что сказал ему Науринья, когда принц менял его на посту, поразило Старшего.

— Есть предел, — как всегда теперь, холодно усмехаясь и глядя томно-безумными глазами куда-то сквозь принца, говорил Науринья. — Тот, с кем ты играл, не всесилен, мой принц, — он засмеялся, сухо и колюче. — Есть предел. Есть. Но я другого боюсь.

— Чего? — выдохнул принц, готовый идти к пещере, к Провалу, где молчало Нечто.

— Я боюсь, — каким-то полушепотом, тягучим полушепотом проговорил Науринья, — что есть сила посильнее его. Она и его сожрет... Я чувствую это. Она сейчас там. Это она.

Науринья снова усмехнулся и, махнув рукой и побрел в караулку, где уже вповалку лежали стражи и четверо его магов. В караулку втащили котел с мясной похлебкой, но мало у кого были силы есть. Науринья пинками стал поднимать всех.