Андрей Васильев - Темное время

Оно и понятно — зелье немоты именно такой эффект и вызывает. Еще минут с пятнадцать она будет точно как золотая рыбка — дышать может, глазами хлопать — тоже, даже кое-какие желания исполнять, но вот в беседу вступить не получится.

И очень хорошо, а то она таких дел наворотить может, что волосы дыбом встанут. Она ведь для чего ко мне напросилась? Чтобы на себя принять ответственность за то, что я сейчас делаю. Чтобы на мне этого долга перед марой и мировым разумом не висело. Вот такая она, эта самая Виктория. Хочет быть честной и передо мной, и с самой собой, чем выгодно отличается от своих коллег. Может, еще и поэтому я решил ей помочь.

Только фиг ей, не люблю я подобной жертвенности. Ведь сожрет ее мара и не подавится. Само собой, ей только в радость еще на одну людскую душу присесть, к ней присосаться и вытянуть, как газировку из стакана через трубочку. Так что обойдутся, причем обе сразу. Все будет так, как я захочу.

Кстати, я думал о том, чтобы ей на самом деле защитное зелье дать, но не стал. Зачем? Здесь ее мара тронуть не посмеет, она моя гостья, покон не велит. Ну а я сам — под защитой Мораны. Если она хочет рискнуть и устроить праздник непослушания — флаг ей в руки.

Виктория тем временем поняла, что к чему, зло глянула на меня, уселась обратно на табурет, скрестила руки на груди и опустила глаза в пол.

— Чего это она? — чуть расстроенно уточнила мара, потыкав пальчиком, на котором тускло блеснуло простенькое латунное колечко, в сторону девушки. — А?

— Да пока тебя ждали, в «Крокодила» играли, — пояснил я. — Чтобы время убить. Вот она и догадалась наконец, что за слово я загадал, только сказать не может. Немая она. От рождения.

— Не знаю такой игры. — Мара снова крутанула спиннер и даже язык чуть высунула, глядя на полоску стремительно вращающихся лопастей. — Зело забавно! Так что, ведьмак? Какое твое последнее слово?

Виктория стала ей неинтересна, это было заметно невооруженным глазом.

— Такое же, как первое, — пожал плечами я. — Я отдам тебе душу одного человека. Она будет твоей, делай с ней то, что захочешь. Но условие — она должна хорошенько помучиться. Так, чтобы ей каждый миг вечностью казался.

После этих слов я вопросительно глянул на Викторию, чтобы уточнить — не передумала ли она. Женщины — существа переменчивые, никогда не знаешь, что им в голову придет.

Но нет, ничего не изменилось, только скулы на красивом точеном лице девушки чуть сильнее обозначились. То ли от эмоций, то ли от злости на меня.

— Хорошо, — облизнула губы розовым язычком мара. — Давай вещь этого человека, и я пойду. Ночь только началась, не хочу терять времени. Светает сейчас рано, а мне Ярилино око не по нраву. И я ему — тоже.

Виктория засунула руку в чуть оттопыренный карман своего приталенного пиджачка, отчего золотой кулон-капелька, висящий на ее груди, мотнулся из стороны в сторону, достала оттуда свернутый в кругляш галстук и хотела было передать его маре, но я успел раньше и перехватил его.

Ого, «Стефано Риччи». И, похоже, настоящий, в смысле, хенд мейд. Насколько я знаю, они в год всего штук триста галстуков выпускают, потому стоит каждый из них будь здоров сколько. Ну а уж потом безвестные китайцы к процессу подключаются, только оригинальную вещь с подделкой не перепутаешь никогда.

— Погоди, родная, — ласково произнес я. — Давай сначала уладим кое-какие формальности.

— Что тут улаживать? — передернула узенькими плечиками мара. — Ты даешь мне эту вещицу, на том и расстанемся.

— Только перед этим кое-что надо произнести, — подсказал я. — Дескать, твой долг… Ну ты же в курсе?

— Да-да, — недовольно насупилась девчушка. — Ведьмак, твой долг полностью погашен и с сего момента закрыт. Ни ты мне, ни я тебе больше ничем не обязаны.

— Услышано и запомнено, — тут же отозвался Вавила Силыч.

— Лови. — Я бросил галстук маре. — Не задерживаю. И помни о моем условии насчет страданий и терзаний.

— Это уж не сомневайся, — хихикнула мара. — Тем и пробавляемся. Да, может, ему чего передать?

— Ну-у-у… — Я глянул на Викторию, причем с изрядным сомнением. Ее имя я маре называть не хотел категорически, но при этом в каком-то смысле музыку все же заказывала она.

Виктория все поняла, мигом достала из сумочки телефон и набрала в текстовом поле сообщений имя «Герман».

— Привет от Германа передай, — попросил я, глянув на экран. — Он поймет.

Черт, почти как перевод с карты на карту. «Вы желаете добавить СМС?» Забавно.

— Сделаю, — деловито пообещала мара, болтая ножками в гольфиках и ладно сидящих кроссовках. — До встречи, ведьмак.

— Лучше уж прощай, — выразил свое пожелание я без особой щепетильности.

— Э нет, — заливисто расхохоталась девчушка. — Мы с тобой теперь одной веревочкой повязаны прочно, не разорвешь. Где ты — там смерть. Где смерть — там я.

Мара спрыгнула с табуретки, помахала нам ладошкой и вышла за дверь. Еще пара секунд, и ее шажочки стихли в глубине коридора.

— Ушла? — скрипнула дверца, за которой стояло мусорное ведро и таились водопроводные трубы, из-за нее показалась голова Родьки. — Хорошо! Не люблю я их племя.

— Вылезай уже, — брюзгливо велел подъездный. — Храбрец. Александр, я тебе, вестимо, никто, учить жизни права не имею, но скажи мне — ты сам-то понял, что сделал? Ты ж ей живую душу отдал!

— Там, Вавила Силыч, такая душа, что ее еще раз пять отдай — и все не жалко, — и не подумал оправдываться я. — Этот человек жениха моей гостьи убил, между прочим. Не со злобы, не из ревности, а так, ради выгоды.

Ну этого я точно не знал, причину давнего злодеяния мне Виктория так и не назвала, но зато мне были хорошо известны люди, подобные Арвену. И именно деловые интересы в девяноста процентах случаев являлись основанием для всех возможных видов нарушения закона. Хотя до убийства дело доходило нечасто, врать не стану. В основном это были подлоги, хищения и растраты. Одно время, когда после очередных выборов власть «гайки затягивала», сотрудники Управления по борьбе с экономическими преступлениями к нам в банк как на работу ходили, таких, как он, за горло брали. Выборы — дело недешевое, казну государеву после них пополнять надо.

Хотя, по сути, подъездный прав. Только что я человека нежити ночной скормил и ничего внутри не шелохнулось. Не от смерти спасался, не в бою, когда либо ты, либо тебя, а просто так. Потому что красивая женщина попросила.

Прислушался к себе. Нет, ничего не екает. И жалость молчит, и совесть не бубнит. То ли перерождаюсь, то ли правильно поступил. Лучше бы второе верным оказалось.

— Что убийца он — плохо, — отвел взгляд в сторону подъездный. — Нельзя человеков ради денег жизни лишать. Но и тебе гордиться нечем. Хоть какой он злодей заугольный, но душа-то у него живая была!