Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

В прохладные часы, за миг до рассвета, я выходила босиком на его незыблемые мостовые. Тихо. Короткие полоски газонов спасительно, поспешно пропитывались росой. Парковые пурпурные пионы старательно прихорашивались, вытягивая и без того прямые стебли. Разговаривать они не могли, а может и не хотели, отягощённые своей непосильной значимостью… Я смотрела на пустые улицы, уже покинутые теми, кто жил лишь огнями фонарей и ночных кафе, и еще не заселённые теми, кто нуждался в солнечном свете. В этой бесконечной ничейной паузе, в сладком промежутке одиночества, я шла сквозь лабиринт домов, которые казались отчего-то выше, а их стены, посеребрённые утренним туманом — мягче, сглаженней. Спрятав на время колючую остроту углов и непримиримость линейной перспективы, они расступались передо мной узкой тропинкой в сказочном лесу, и в такие мгновения мнилось, что мы понимаем друг друга, и я здесь не лишняя… Но нет. Вставало солнце, будто нажималась невидимая красная кнопка, и мир вокруг включался, озвучивался, заполняясь ярким светом, действующими персонажами и соответствующими им запахами. Раз — и желанная тишина отодвигалась, комкалась, замещалась бормотанием, обрывками фраз, гудками, лаем собак и чужими мыслями. Ветер гонял обрывки вчерашних газет, разметая их, как и мои бесплотные старания. Что ж…

Приходил новый день, и я снова пробовала говорить с Городом , но Он , ослеплённый своим величием, зациклено перечислял и перечислял, сколько жителей, машин и чего-то там ещё функ-ци-они-ру-ет в его беспредельном чреве. Я же, мол, как сорная трава, была для Него чужда и опасна. Смешно!.. Я отвечала, что жизнь ведь не сказка про Маугли, где джунгли пожирают города. В конце концов, если присмотреться повнимательнее, пусть даже подозрительно прищурившись, кругом, от самых тёмных, сырых его подвалов до никогда неосязаемых шпилей, Он просто кишит нами — «чужаками». Всё шевелится, шуршит, растёт, заполняется, отвоёвывает и плодится: собачьи блохи, вши, улитки, комары, жужжалки, зелёные падальницы, уховёртки, крестовики, тараканы и клопы, бабочки, ящерицы, двухвостки, моль — серая мучная или обычная, помогающая избавиться людям от забытых вещей, рассованных по шкафам, крысы и мыши, брошеные кошки, собаки, многочисленные вороны, сплетники-голуби, воробьи, галки, бурый мох-пасацинус, мокрым войлоком выстилающий подвальные стены, пупырчатые ромашки, подорожник, дробящий асфальт, тополя, расточительно теряющие в непогоду ветки, сирень, официозные тюльпаны, розы, роскошные и вычурные, сгущающие духоту в июльские вечера… и так далее, так… далее… далее… — перечень нескончаем, при чём уж тут я? Но Он всё равно рассердился. Сме-еш-но! Пришлось наговорить комплиментов, назвать Великим Каменным Лесом и пообещать, что ёлки на Центральной площади опять станут голубыми.

Дни шли… Шли, вытягивались, вырастали навстречу свету и опадали к закату сорванными листьями. Порой меня забавляло то, как, глядя на знакомые вдоль и поперёк пейзажи, мы видели и, в особенности, чувствовали несравнимо разное. Он , как бы изнутри себя — жёсткую конструктивность растущих кристаллов, ибо камни — Его живые камни — пребывали в постоянном движении. Я, скорее дыханием и поющей гармонией — плавную соразмерность, завершённость линий, будь то стволы колонн или паутина проводов с нанизанными на них птицами, стеклянные озёра витрин или бархат замшелых гранитных берегов. В одном мы были едины — соборы и мосты. Они, и только они, не несли на себе тяжкий груз наших многочисленных споров. Лёгкость и свобода, с которыми они существовали, наполняли моё сердце восторгом, а Его — гордостью и удовлетворением хорошо выполненной работы. У нас имелась даже крошечная тайна — место, о котором мы никогда не разговаривали, ибо нечего было добавить, да и незачем — слова лишь слова. Маленькая часовня, затерянная в парке, похожая на золотистый песчаный водопад, с разноцветными бликами витражей и с колокольней, напоминавшей взлетающую в облака птицу, являлась, по нашему единодушному мнению, восьмым чудом света… Я как-то привела туда Ваську, так он молчал полчаса, потом заплакал, раскапризничался и не захотел уходить — спрятался, вжавшись в нарисованные колени святых… Правда, тогда он был ещё совсем несмышлёный. И мы только-только познакомились.

Малыш потерялся во время грозы, сам не помнит как. Говорит, очень испугался. Страх парализовал его, а тело больше не слушалось, раздавленное, прибитое к земле качающимся враждебным лесом. Он бы не вынес всего этого ужаса, если бы не светящиеся огни, удивительные и непонятные, которые прилетели неизвестно откуда, покружили вокруг его лица, а потом указали безопасное место — дупло. Он и заснул там — канул в сон, как в спасенье — а, проснувшись, не смог узнать поляну. Противные сильсы — не люблю их развлечений! Высшие существа, а заманивают детей, будто серые грольхи.

Он так обрадовался, что даже сказать ничего не мог, только уцепился за мою шею мёртвой хваткой, всхлипывал да тепло сопел мне в ухо. Худенький, нескладный, лет пяти-шести, с мягкими золотистыми волосами. Он напоминал заблудившегося бельчонка. Да и запах от него шёл, как от бельчат — молочно-ореховый.

Его звали Вася. Оказалось, что мы жили совсем рядом. Перед своим домом он вдруг снова разволновался и затараторил, упрашивая меня не уходить. Что ж, я и не ушла… Долго ещё ему было невдомёк, почему его перестали бояться птицы, а тропинки всегда выводили к дому.

Бабушка тогда головой покачала и посмотрела на меня устало, печально. Затем по голове погладила и сказала, что всё бессмысленно. Когда я услышу Зов, эта жизнь перестанет иметь значение, не говоря уже о каких-то нечёсаных малышах. Я была категорически не согласна.

В то время я ничего не понимала, да и не хотела понимать. Спроси меня тогда — удивилась бы — о чём это вы?.. Мир был прекрасен. Мир был оглушительно великолепен и до него можно было дотронуться рукой. Я пила его жадными глотками, захлёбываясь и всё равно не насыщаясь. Образы и ощущения переплетались во мне ажурным узором просвечивающего на солнце листа. Я опять сочинила новую песню и спела её на закате перед травами и звездами. И, наконец-то, — о великое чудо неожиданности! — обрела настоящего друга. Получилось случайно, как в сказке — нежданно-негаданно. Сначала было вроде бы никчему. На первых порах лишь забавляло, до чего же мальчишка оказался смешной и не по-человечески искренний. Потом я вдруг поняла, что в его маленькой груди бьётся большое преданное сердце, и он заслуживает если не уважения, то хотя бы недолгого внимания. Но я ошиблась. Наши первые молчаливые встречи (впрочем, молчаливые только в моём исполнении — он-то тараторил, не переставая) постепенно переросли в настоящую дружбу. Да, может быть это со стороны выглядело и нелепо. Что могло связывать одиннадцатилетнюю девочку и шестилетнего мальчика, даже по людским меркам, не говоря уже о лесных жителях, которые считали себя более достойными моего расположения? Но… чему вырасти, тому не засохнуть. Через пару лет к нам привыкли и те, и эти: людям стало безразлично — посмеялись и забыли, незнакомые принимали нас за брата и сестру, а Лес… Лес терпеливо ждал, время текло в нём по-иному. Я же открывала для себя мир людей, как в окно заглядывая в него глазами своего нового друга, в мир, который я раньше не замечала. Город отступил, отодвигаясь на второй план вчерашней театральной декорацией. Наверное, только бабушка знала, что происходило со мной на самом деле. Я как бы заново проживала своё детство, на этот раз с головой окунувшись в беспечность и задор детских игр, не думая, не рассуждая, спрятав в шкаф книги Гиппократа и стихи Лройх’на Доор Шиира, и забыв об утренних прогулках по городским улицам. Вася подрос и уже не напоминал того трогательного, беззащитного малыша, которого я нашла во время грозы, однако прозвище «Малыш» прилепилось к нему накрепко. Втайне он обижался, но я тогда не обращала на это внимания. Дни летели, как подхваченные ветром листья, разные и одинаковые одновременно. После уроков он дожидался меня у школьных ворот, и мы бежали есть мороженое или забирались в соседский сад воровать абрикосы, воображая себя то ли суперагентами, добывающими секретные материалы, то ли сказочными персонажами, ищущими волшебные яблоки бессмертия. Я действительно стала «обычной девочкой», среди многих и многих прочих. Да здравствует детство, как мы были искренни и беспечны!.. Тогда я хотела учиться в школе, стать лётчицей и найти своих родителей, которых никогда не видела… Школьные годы пролетели так же быстро, как жизнь синих бабочек Мохолонело.