Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

Я огляделся и замер от неожиданности — глаза сидевших вокруг вулфов горели призрачным жёлтым огнём. Таким же, как и коготь на груди Алдз'сойкф Ялла'х.

Ритм мелодии ускорялся, постепенно достигая своего апогея. Теперь уже не только коготь, но и вся женская фигура светилась ярко и ослепительно бело. Ветер раздул колоколом длинное платье и разметал заплетённые волосы, как шлейфом укутав ими танцующий силуэт. Последний взмах рук навстречу лунному сиянию, нестерпимо высокая нота, оборвавшаяся вместе с неожиданной вспышкой света…

Вой, глубокий и всеобъемлющий — лунная песнь вулфа.

И белоснежная волчица, замершая посреди поляны.

— Нам повезло. Ты хоть понял, как нам повезло? — не унимался Зорр. — Танец лунного рахх-шата не видел ни один посторонний наблюдатель.

— Нам-то с чего такая честь? Да понял я, понял, не пихайся, — проворчал я. — Может всё дело в том, что у нас объявился могущественный покровитель, как там его, столбище Кибаорг'х. Это, наверное, по его своевременной протекции…

— Так оно и есть, — невозмутимо подтвердил подошедший Мавул'х, по-своему растолковавший последние слова нашего диалога. — Цстах Ютм Кибаорг'х возвестил нам о пришествии перемен в лице трёх путников, которые принесут с собой смерть и жизнь, помимо своей воли натянув нить судеб.

— И то, и другое вместе? — озадаченно переспросил я нового собеседника.

— Конечно. Смерть — лишь преддверие новой жизни, а рождение обязательно влечёт за собой смерть. Каждое живое существо происходит от великой Ишк'йятты и будет призвано ею обратно. Суть же в том, что и начало, и конец всего живущего есть одно и то же, а разница существует только на протяжении жизненного пути, и нет смысла отгораживаться от того, что невозможно изменить — пусть произойдёт то, что предначертано!

— Мавул'х, ты как будто прощаешься с нами. Прямо как на похоронах, — поёжился я, слушая его серьёзное объяснение. — Погоди умирать-то, рано ещё. Может, и не оборвётся эта «нить судеб». Посмотри, какая вокруг красотища!

Кругом действительно было неправдоподобно красиво. После того, как окончился ритуал так называемого «лунного рахх-шата» — священной переходной трансформации, — ночное небо будто взбесилось, полыхая от края до края настоящим северным сиянием, сиренево-голубым и фиолетовым, вспыхивающим то тут, то там росчерками падающих звезд. Столько желаний-то можно было загадать, сколько даже придумать трудно. У меня же в голове крутилось лишь одно…

Дети вытащили из дома неуклюжий, но явно музыкальный инструмент, напоминавший очень длинную трубу, раскрывавшуюся широким раструбом. Приладили одним концом на чье-то ближайшее плечо и стали дудеть по очереди до тех пор, пока на них не зашикали. Подошёл настоящий хозяин, пожилой седой вулф, ловко прижался губами к мундштуку и издал пробный низкий звук. Вздохнул от удовольствия и заиграл в полную силу что-то весёлое, джазовое, наполнившее ночь праздником и суматохой, словно и не было только что комка в горле и подступающих слёз.

Молодежь баловалась. Подвывая, мальчишки крутили в воздухе сальто, оборачиваясь волчатами и снова отращивая себе руки и ноги. Лишь малышка Мэа'х жалась к матери, не сводя с неё ясных доверчивых глаз.

Алдз'сойкф Ялла'х устроилась рядом с нами, переодевшись в простое серое платье, но так и не заплетя волосы, свободно ниспадавшие вдоль спины. Белая волчица ушла в ночное небо по дороге из лунного света, оставив на земле свою вторую человеческую половину, столь же прекрасную, как и она сама.

Зазвучала очередная мелодия, которая запросто могла сойти за танцевальную, чем и воспользовался Мавул'х, увлекая за собой жену на утоптанную площадку перед домом. Такой счастливой пары я не видел уже очень давно. Только теперь я заметил, что они, в сущности, были ещё совсем молоды.

Даже старая Шулдзуа'х мечтательно заулыбалась, глядя на танцующих.

Неожиданно всполошились и загикали ребята, заглушая музыку и создавая сумятицу, размахивая руками, будто гоня перед собой какое-то животное. И действительно, из их толпы вырвался и побежал, пиная чашки и тарелки, стоявшие на циновках, неизвестный комичный зверь ростом со страуса и чем-то отдаленно его напоминавший, но только на четырех ногах. Как и положено — весь в перьях и даже с крыльями, но на этом сходство кончалось. В разинутом с перепуга клюве я заметил ряд острых зубов. «Страус» кинулся к стоявшему Фастгул'ху и, резко затормозив, забился к нему под ноги (это выглядело смешно, потому что даже в лежачем положении он доходил мальчику почти до пояса), взъерошил перья и спрятал голову под крыло. Малыш вздохнул и потрепал его по шее.

— Ну-ну, что ты. Они шутят. Ты же сильный и смелый! — тут Фастгул'х заметил выражение моего лица и пояснил: — Это Иичену — совсем ещё молодой и глупый. Зато мой собственный!

Тем временем опять заиграла музыка, расставили опрокинутые чашки и тарелки, наполнив их всевозможной едой. Ребятня затеяла новую игру.

— Иич, это наши знакомые, — увещевал своего домашнего «страуса» Фастгул'х. — Свои, свои.

Птица внимала ему, настороженно глядя на нас тёмными выпуклыми глазами и приоткрыв зубастую пасть — именно пасть, ибо клювом это даже при ближайшем рассмотрении назвать было просто невозможно. Раздался короткий булькающий звук, и птица замотала головой из стороны в сторону.

— Вы ему нравитесь, — обрадовано сообщил нам обладатель этого пернатого чудо-зверя. — Они вообще-то очень умные, только взрослеют поздно. Зато если раздобыть птенца сразу после того, как он вылупится из яйца — в первые три дня, — то он запомнит хозяина на всю жизнь и будет ему верным другом! — мальчик заулыбался и в порыве нежности притянул к себе своего питомца, ответившего на ласку очередным булькающим бормотанием.

— А тебе, я погляжу, удалось, всё-таки. В первые три дня? — понимающе поддержал беседу Зорр. — Специально ходил за ним, или как?

— Специально, но не за ним. Меня тогда вайвх впервые на охоту взял! Два лунных рахх-шата назад, — гордо сказал Фастгул'х. — Вот было здорово! Мы ушли в горы и выслеживали коз или баранов, а тут вдруг катты, откуда ни возьмись, и тоже охотятся!.. У нас территория поделена — от нашего норна до снежных вершин! — захлебываясь и чертя в воздухе пальцами, рассказывал он. — Граница проходит по ущелью. Края у пропасти совсем рядом, но не перепрыгнуть. Хоть как разгоняйся. Так вот, идём мы по самой кромке — иначе там не пройти, — а на другой стороне визг, писк, охота в самом разгаре. Два катта нашли гнездо скальных иичу. Зох торш уд моррхурш! Ррр, не люблю каттов… Уж совсем это нечестно — нападать на самку иичу, сидящую на яйцах, или когда у неё только что вылупились птенцы. Это уже не охота, а резня! Настоящая шуррхойша!!! Не интересно, а мерзко! Слабеют они от постоянного сидения, даже сопротивляться толком не могут, а у этой ещё и дети только что вылупились… Сколько бы времени ни прошло, а я всё равно считаю, что это нечестно! Ну и пусть надо мной смеются — мне нагавкать! — а беспомощным глотки рвать я не стану!