Николай Космин - Пико – Хрустальное Горлышко [Сказка]

— Ну, а теперь пришла пора объясниться, — сказал я, сгорая от любопытства, когда через десять минут переступил порог квартиры и, поставив на журнальный столик клетку, откинулся в кресле, готовясь выслушать попавшего, в чем я был совершенно уверен, в беду маэстро. И тут я получил щелчок по носу.

— Мне не хотелось бы унизиться до столь малоприятного замечания, молодой человек, но я обязан напомнить вам, что бестактно требовать у визави каких-либо объяснений, не представившись, — высокомерно заявил неблагодарный дрозд, прохаживаясь по дну клетки омерзительно спокойной походкой.

— Ради Бога извините, дорогой маэстро, — сказал я, стараясь скрыть смущение, и, встав и по-старомодному склонив голову, представился: — Николай Николаевич. Историк.

Дрозд раскрыл клюв и снова его закрыл, желая, очевидно, в полной мере насладиться моим покаянием.

— Что ж, я сокращу церемонию, насколько это возможно, — наконец произнес он с неописуемым достоинством и назвал незнакомое мне имя. Одни только звуки, из которых оно слагалось, поселили в моей душе священный трепет.

Отпахнув веерное крыло в сторону, удивительная птица присела в глубоком реверансе, а затем последовал длинный перечень званий и титулов: магистр, составитель труда «История Правдалии, достославного дроздиного королевства», наследный принц, эрцгерцог земли южной Правдалии, граф Мифельбургский и прочее, прочее, прочее…

В тот же миг у ног дрозда открылся маленький саквояжик, и из его недр, разворачивая тяжелые складки пурпурной ткани, как живая, сама собой поднялась и облекла птицу величественная мантия магистра, точно так же покинула саквояж и увенчала голову принца голубая квадратная шапочка ученого с короткой, свисающей к клюву, кисточкой. Все произошло столь быстро, что я отказывался верить собственным глазам.

— Но как же тогда понимать ваше выдающееся искусство вокала?! — воскликнул я, пораженный титулами дрозда и его сказочным облачением.

— Ах, коллега! В прежние времена занятия вокалом были непременным условием светского воспитания, — печально ответил дрозд, и этот его искренний ответ более всего убедил меня в том, что мне пора преклонить колено перед Его Высочеством.

— Мои родители остановили свой выбор на Римской маэстории, где мне посчастливилось обучаться у знаменитого тенора господина Мезарио, — продолжал дрозд с задумчивым видом. — Но так уж случилось: домой вернуться мне не довелось. О, моя милая Правдалия! Моя несчастная страна! Увижу ль я тебя свободной от глупости?

Последние слова Его Высочество произнес так, как произносят заклинания, и я, ничего еще до конца не понимая из того, что услышал, вдруг ясно ощутил, что за всем этим кроется великая трагедия дроздиного государства.

— Вы угадали, — словно читая мои мысли, сказал высокородный дрозд. Расправив мантию, он по-королевски прямо присел на пенек и в его темных глазах блеснули слезы. — Незадолго до моего возвращения из Рима в Италию пришли ужасные вести. Злой волшебник Рыжелис заколдовал народ Правдалии. Могучая страна дроздов стала именоваться Врунглупией, потому что жители славного королевства превратились в глупцов и вралей. С того прискорбного времени почти сто лет я прожил на чужбине, надеясь на чудо.

И оно явилось! И теперь, когда, благодаря случаю, вы спасли меня от верной гибели, я надеюсь завершить свой главный труд и дописать многотомный фолиант, называемый «История Правдалии, достославного дроздиного королевства».

— Ваше Высочество! Позвольте обеспокоить вас вопросом? — обратился я к примолкнувшему дрозду и, получив царственное соизволение, спросил: — Не кажется ли вам, ученому, носящему звание магистра, нелепостью ставить рядом историю и чудо? О каком чуде вы упомянули?

— Нет, не кажется! — тотчас ответил, принимая вызов, который я бросил его учености, облаченный в пурпур магистр. — В истории народов очень даже часто случаются чудеса. Я же имел в виду рождение в королевстве Врунглупии дрозденка Пико.

— Не понимаю, как рождение какого-то Пико может изменить историю?

— О! Это особый дрозденок! Он родился умным и не способным врать. Ему предначертано расшифровать криптограмму золотой скрижали и расколдовать дроздиный народ.

Дрозденок Пико, криптограмма, золотая скрижаль, заколдованное королевство и, наконец, сам магистр, произнесший эти таинственные слова, прочно овладели моими мыслями. Кроме того, мне не давал покоя продавец птиц, его магазин, который он исхитрился открыть в прачечной. Кто же он, этот лысый господин? И как магистр оказался в России? Кто пожелал сделать из него чучело? Все эти вопросы водопадом обрушились на мой смятенный ум.

— Продавец птиц один из многочисленных слуг злого волшебника, — услышал я спокойный голос магистра и вздрогнул. Этот высокородный дрозд ко всему прочему владел телепатией! — Лысый господин гонялся за мной по всем странам, куда заносила меня судьба, и настиг в России, когда я совершил оплошность. Я нашел пристанище у заведующей прачечной. У нее было доброе лицо, но злое сердце. Так я раскрыл свое местопребывание.

— Но почему он, этот мнимый продавец, отдал вас мне с таким необычайным радушием? — резонно спросил я у магистра, все еще не постигая смысл событий, произошедших в колдовском магазине.

— Это просто. Вас спутали с другим человеком.

— С кем же? Я ничего не понимаю.

— С человеком, который изготавливает чучела птиц для музеев.

— Не может быть!

Я взглянул на своего собеседника, и мне показалось, что в его маленьких печальных глазах мелькнуло сомнение в моих умственных способностях.

— Ну что вы? — возразил мне магистр. — Ваши вопросы, уважаемый коллега, обладают достаточной логикой, чтобы признать у человека, их произносящего, ум подлинного ученого.

Черт возьми! Я никак не мог привыкнуть к способностям дрозда читать мысли.

— Нет-нет! Я мысли не читаю. Я их слышу, — поправил магистр и этим своим обескураживающим заявлением поверг меня в оцепенение. Хорошенькое дельце! Птицы слышат мысли людей!

Между тем комнату затопили сумерки, и я, самоуверенно надеясь заполучить рассказ о дрозденке Пико, решил было зажечь свечи, как вдруг внутри клетки затеплился мягкий розовый свет. Я увидел потрясающее зрелище! Магистр распахнул пурпурную мантию и, как настоящий чародей, неведомым образом наливая свет в чашечки китайских фонариков, которые он держал перед собой на вытянутых крылышках, творил то ли фокусы, то ли настоящее волшебство. Откуда-то сверху к его неподвижным ногам слетел легкий, как перышко, крохотный персидский ковер, следом опустилась на пол сверкающая бархатом софа, а над ней с той же неспешностью взметнулась и зависла тонкая кисея белого, как снег, балдахина. Рядом с софой, у изголовья, там, где пенились пухом подушечки, возник удерживаемый смарагдовой стойкой искусной работы кальян — сложный курительный прибор, предмет поклонения восточных шейхов. Затаив дыхание, я следил за таинственными превращениями. На моих глазах свершались чудеса — выросли и оплели дальнюю стенку клетки виноградные лозы, залучились и заиграли огоньками алмазные гроздья, чистым золотом ослепили взгляд трепещущие листья с серебряными прожилками, а на кисее балдахина проступили небесные звезды. Магистр прикрепил фонарики к лозам и повернулся ко мне. Теперь на нем был долгополый атласный халат, расшитый арабской вязью. Квадратную шапочку ученого сменила сиреневая феска — головной убор, похожий на перевернутое вверх дном ведерко, а на лапках, вместо туфелек, появились алые башмачки. Их острые носки загибались, как стебли цветов, а на кончиках висели игрушечные колокольчики. Магистр сделал шаг и они зазвенели очаровательно нежным звуком.