Антон Орлов - Золото Ларвезы

– Тихо, – шикнул Дирвен. – Не привлекай внимания. Это ларвезийская половина города.

– А ты мне не указывай!

Мейлат покладисто молчала.

После нескольких поворотов набрели на гостиницу «Тетушка Шенодия» с довольной старушенцией на вывеске.

– Дурацкая, как тебе и хотелось, – заметила Глодия.

Эту мерзавку бей, не бей – скорее убьешь, чем вразумишь. Снова проснулась давняя обида на тех, кто женил его на Щуке. Он им за все отомстил, когда правил в Аленде, но мало отомстил, обида не прошла. Потому что самая главная на свете мерзавка – это Рогатая Госпожа, она еще хуже Наипервейшей Сволочи.

В комнатушке на втором этаже пахло застарелой мочой от матраса на двуспальной кровати и дешевыми сурийскими благовониями, которыми матрас побрызгали. Зато снизу, из зала, тянуло жареными котлетами с луком.

– Остальное давай! – возмутилась Глодия, когда он выложил из потайных карманов ее хозяйство.

– Остальное – что? Вот все твое, забирай.

– А где то, что у меня было, пока мы плыли?!

– Так это я тебе одалживал во временное пользование. Не тяни грабли к чужому.

– У самого грабли!

– Тебе мало, хочешь еще схлопотать? Да кто ты вообще такая, гусыня деревенская, а я – повелитель амулетов и король Ларвезы! Я еще верну то, что принадлежит мне по праву.

– Сам гусак хвастливый, ну так и я тоже королева! – прошипела она свирепо, скрючив пальцы с обломанными грязными ногтями, словно изготовилась вцепиться ему в рожу.

– Да ты была королевой только потому, что я стал королем!

– А кто ко мне амуши подослал, из-за кого я ребеночка потеряла?!

Любит она пнуть ниже пояса, уж такая у нее подлая натура.

– Не я подослал! И забыла, что я тебя из Эгедры вытащил? Я уже все искупил!

– Искупил или нет – это мне видней! Ничего ты не искупил!

Король с королевой глядели друг на друга с ненавистью, тяжело дыша, и тут раздался возглас Мейлат:

– Ой, смотрите!.. Что это такое?..

В комнате было темновато, а за пыльным стеклом в частом переплете сияло солнце, виднелась колониальная улочка с домами в два-три этажа – и приближалась группа магов и амулетчиков, одни в ларвезийской форме, другие в бартогской. Двое впереди, шагая рядом, с явной натугой катили тележку, на которой лежал механизм, похожий на громадное насекомое в черном хитиновом панцире. Во все стороны торчали усики, раструбы, шевелящиеся хоботки.

Внезапно процессия остановилась, все сгрудились над тележкой, а потом из этой кучки выскочил парень в ларвезийском обмундировании и бросился бежать, точно вор, стибривший кошелек. Никто из остальных даже не поглядел ему вслед. Двинулись дальше, прямиком к «Тетушке Шенодии». Дирвен на расстоянии ощутил импульсы боевых артефактов – целый хор, словно музыканты большого оркестра принялись настраивать инструменты.

Это же знаменитая бартогская «Гончая Правингера»! Он ее раньше только на картинках видел, ну и, конечно, читал о ней, и на лекциях рассказывали. У нее внутри специальная полость, в которую помещают телесные выделения, волосы, обрезки ногтей нужного человека – тогда она берет след, определяет направление и неумолимо ползет к цели.

Можно не ломать голову, кого она ищет в Крибе. Уже нашла.

– Мне пора, – бросил он сквозь зубы.

Эти придурки думают, что у них есть шансы справиться с повелителем амулетов?

Глодия, успевшая распихать свой арсенал по карманам, выскочила на лестницу следом за ним, волоча за руку Мейлат. Дирвен услышал, как она объясняет:

– Нельзя, чтобы нас арестовали, они же решат, что мы заодно с угробищем, по допросам затаскают… Мы должны сами до начальства дойти, не отставай, тикаем отсюда!

Втроем они ссыпались вниз и ринулись через кухню к черному ходу. Там их ждали – еще с десяток амулетчиков и двое магов.

– Вот он! – объявил, сверкнув очками, молодой парень с высокомерной физиономией, в черной мантии безопасника.

– Да я вас всех поимею! – выпалил в ответ Дирвен.

Такого эффекта он не ожидал: враги дрогнули и разом попятились, как будто пытаясь спрятаться друг за другом. Кто-то запнулся о ведро с овощными очистками, другой едва не поскользнулся на содержимом ведра. За считанные секунды в поле зрение никого не осталось. Рассредоточились, гады. Хотя им от него не спрятаться, для этого им пришлось бы усыпить свои амулеты.

Активировав щиты на полную мощность, он настороженно замер на пороге кухни. Лучше уйти без боя, не растрачивая заряд понапрасну.

– В ловушку заманивают? Во придурки, стратеги…

– Ясное дело, люди за свои жопы испугались, – пояснила у него за спиной пошлячка Щука. – Сам сказал, что ты их поимеешь, вот они от тебя и схоронились. Небось каждый слышал, чего ты тогда про поимелово рассказывал, да и газет начитались…

– Они что ли решили, что я из таких?! – его как молнией ударило, он аж взмок. – Да я всех таких поубивать готов, ты же видела, как я в Аленде с мерзопакостью боролся! И ты думаешь… Они думают…

– А чего ты с господином Эдмаром вытворял?

– Так он был сам виноват! И я не потому, что я такой, а ради справедливости!

Удар «Когтей дракона» он легко отбил, а прилетевший из-за сарая «Пчелиный горох» еще и направил обратно. И вихрем сорвался с места, активировав «Пятокрылы». За воротами его поджидали, но вся их соединенная мощь не спасла прощально тренькнувшую «Гончую Правингера» от удара «Каменного молота».

Дирвен мчался во весь дух по улицам Крибы, на бегу глотая злые слезы: все они придурки, как они смеют так думать, он же не из этих…

После Исшоды Кем чувствовал себя как будто расколотым: части души – словно куски треснувшего зуба, от каждого прикосновения больно. Он никогда не хотел быть предателем, но получается, что сначала бросил в беде Хантре и Эдмара, а потом еще и Шныря.

Ну да, он понимал, что магам все равно бы ничем не помог. И если б он остался, не смог бы уйти вместе с ними Вратами Хаоса, он же не Созидающий. Сто раз об этом думал, и все равно легче не становилось. А едва вспоминал о Шныре – как будто нож в ране поворачивали. Несмотря тот разговор во сне, чувство вины не отпускало.

Он напросился помогать в лечебницу, которая стояла во славу Тавше дивно прекрасным белым ансамблем на окраине строящегося города. Хватался за любую работу. Подружился с Отовгером, молодым лекарем из Молоны. Отовгер говорил, что с теми, кто выжил, кого-то потеряв, нередко творится такое же, как с ним. Он считал, что Кем не виноват, приводил кучу оправдательных доводов – но толку-то от доводов, если они меняют всего лишь точку зрения, а не то, что произошло?

В свободные минуты он выбирался на крышу лечебницы, его всегда тянуло поближе к небу. Там и беседки были, чтоб не на солнцепеке. Но ему больше нравилось ночью, под звездами, или на закате, или ранним утром, а днем на этой крыше можно лепешки печь.