Синтия Хэнд - Свободная [litres]

Поэтому я призываю венец к самым кончикам пальцев и посылаю его силы Кристиану.

Он тут же открывает глаза.

– Что ты только что сделала?

– Тебе полегче?

Кристиан моргает несколько раз.

– Боль прошла, – шепчет он. – Полностью исчезла.

– Хорошо. А теперь ложись спать, – прошу я.

– Знаешь, Клара, – сонно выдыхает он, когда я встаю, чтобы уйти. – Ты обязательно должна стать врачом.

Я закрываю за собой дверь, а затем на минутку прислоняюсь к стене и медленно выдыхаю.

Так забавно. Уже несколько месяцев я вижу темную комнату и знаю, что прямо перед тем, как мы с Кристианом спрятались в ней, случилось что-то плохое. Я понимаю, что нам бесполезно скрываться, и знаю, что нас ожидает смертельная опасность, а наши преследователи хотят нас убить. Я чувствовала это с самого начала.

Но при этом никогда всерьез не задумывалась, что могу умереть.

«Господь, дай мне передышку, – поднимая глаза к потолку, я мысленно обращаюсь к нему за завтраком. В руках у меня поджаренный тост, а вдалеке бьют колокола Мемориальной церкви. – Мне всего восемнадцать. Зачем заставлять меня проходить через это – лесной пожар, видения, тренировки, – если меня все равно убьют?»

А может, это наказание? За то, что не выполнила предназначение в первый раз?

Или решающая проверка?

«Дорогой Господь, – пишу я в тетради в понедельник утром на уроке химии, слушая лекцию о законах термодинамики. – Я не хочу умирать. Я еще слишком молода. С уважением, Клара Гарднер».

«Пожалуйста, Господи, – молю я, просыпаясь в три часа ночи, чтобы успеть написать сочинение по книге «Бесплодная земля». – Пожалуйста. Я еще не готова. Мне страшно».

«Ты серьезно? – вопрошает с обложки Т.С. Элиот. – Я покажу тебе страх в горсти праха [8] Строчка из поэмы «Бесплодная земля» Т.С. Элиота. ».

Анджела не появляется на занятиях поэзии. И не сдает сочинение. А значит, согласно правилам, ее не допустят до итогового зачета.

И от этой мысли меня пробирает озноб. Анджела Зербино, студентка-отличница, выпускница, подготовившая блестящую речь, выдающаяся ученица и любительница поэзии, вдруг завалила первое задание.

Нужно найти ее. Поговорить с ней. Прямо сейчас, черт возьми. И я не успокоюсь, пока не сделаю этого.

Как только заканчивается урок, я звоню Эми.

– Ты не знаешь, где Анджела? – спрашиваю я.

– В последний раз я ее видела в нашей комнате, – отвечает она.

– Почему она не пошла на занятия? Что происходит?

Ох, что-то определенно происходит.

Я несусь в «Робл», но, подойдя к зданию, резко останавливаюсь. Потому что на стойке для велосипедов сидит ворон.

– Что, не нашел места получше? – интересуюсь я.

Но вместо ответа птица перепрыгивает на один из велосипедов.

На мой велосипед.

А мне совершенно не хочется, чтобы ворон обгадил мой велосипед, пусть даже и сломанный. Я делаю несколько шагов вперед и принимаюсь размахивать руками.

– Уходи. Убирайся отсюда.

Он наклоняет голову вбок, но не двигается.

– Убирайся.

Я останавливаюсь прямо перед вороном. Нас разделяет меньше метра, но он не боится меня. Даже не двигается с места. А просто смотрит. И в этот момент я понимаю – а может, я уже давно это поняла, просто не хотела себе в этом признаваться, – что это не обычный ворон.

Это вообще не птица.

Так что я, словно дверь, открываю собственный разум, готовясь в любой момент захлопнуть его вновь. И на меня обрушивается та особая скорбь, которая мне так хорошо знакома. Я вновь слышу тот грустный мотив, что зазывал меня в прошлом году к полю за школьным двором. Мелодия, в которой говорится: «Вот кем я был когда-то, но теперь я навсегда остался один. И уже никогда не смогу вернуться. Никогда. Никогда».

Что ж, хорошая новость: я не параноик. Плохая – это Семъйяза.

Я отступаю на шаг назад, а затем захлопываю дверь в свое сознание с такой силой, что у меня начинает раскалываться голова. Но лучше уж так, чем эта нескончаемая скорбь.

– Что ты здесь делаешь? – шепчу я. – Чего от меня хочешь?

Да, я пожалела его в прошлом году, ведь он так сильно заботился о маме, хоть и на свой извращенный лад. Пожалела в день похорон на кладбище, хотя даже сейчас не понимаю, что тогда на меня нашло. Я просто подошла к нему и отдала ему мамин браслет. А он забрал его и даже не попытался напасть, поэтому мы вернулись домой целыми и невредимыми. Но это не делает его менее опасным. Все-таки он падший ангел, подпитываемый силами тьмы. И уже дважды пытался прикончить меня.

Собрав все свои силы, я выпрямляюсь и смотрю в его широко раскрытые желтые глаза.

– Если ты прилетел, чтобы убить меня, то сделай это прямо сейчас, – говорю я. – А то у меня есть дела, которые нужно закончить.

Ворон переступает с лапы на лапу, а затем резко взлетает и несется прямо на меня. Вскрикнув, я пригибаюсь, готовясь к тому, что он вцепится мне в горло или что-нибудь в этом роде. Но птица проносится мимо меня так близко, что задевает щеку своими перьями, а затем устремляется к затянутому тучами небу.

Остановившись перед дверью в корпусе «А», я вновь пытаюсь дозвониться до Анджелы. Ее телефон звонит внутри, а значит, она в комнате. И это невероятная удача.

Я стучу в дверь.

– Да ладно тебе, Эндж. Я знаю, что ты там.

Наконец она открывает дверь. И я протискиваюсь внутрь до того, как она успеет запротестовать. Оглядевшись по сторонам, я понимаю, что ее соседок нет. Это хорошо, потому что вряд ли у меня получится сдерживаться.

– Что с тобой происходит? – выпаливаю я.

– О чем ты?

– Ты еще спрашиваешь? – кричу я. – Хватит юлить. Вся общага обсуждает, как ты «играешь в шахматы» по ночам с Пирсом. Тем, что КурЗ, медбрат общежития, который живет на первом этаже. Блондин, коротышка, немного неопрятный…

Она с улыбкой смотрит на меня, а затем закрывает дверь и запирает ее на ключ.

– Я поняла, о ком ты говоришь, – не поворачиваясь ко мне лицом, говорит она. – И – да, мы встречаемся. Вернее, «играем в шахматы» по ночам.

У меня отвисает челюсть.

Я проспорила Кристиану десять баксов.

Анджела упирает руку в бедро, и я замечаю, что у нее через плечо перекинуто влажное полотенце. На ней спортивные штаны и огромная футболка с эмблемой Йеллоустонского национального парка и изображением форели, а волосы заплетены в длинную косу. Ни обуви, ни носков, ни лака на ногтях рук и ног. Из-за ламп дневного света ее кожа кажется голубоватой, а под глазами виднеются темные мешки.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Да. Просто устала. Не спала всю ночь, работая над сочинением по поэме Элиота.

– Но ты не пришла на урок…

– Мне разрешили сдать чуть позже, – объясняет она. – В последнее время столько всего происходит, и я настолько завалена делами, что немного отстала от жизни. Поэтому потратила все выходные, чтобы наверстать упущенное.