Елизавета Дворецкая - Утренний всадник, кн. 2: Чаша Судеб

– А тебе что за дело до чаши? – спросила Смеяна, отчасти удивленная, что он вмешался в их спор.

– До чаши – почти никакого. Мне есть дело до княжны Дарованы Глиногорской. Она падчерица моей матери, а значит, моя названая сестра. Ее отец уже однажды натерпелся тревог из-за нее, и тогда в этом был виноват я. Больше я не допущу ничего подобного.

– При чем здесь дочь Скородума? – мрачно спросил Держимир.

Он уже стыдился, что ввязался в спор со Смеяной на глазах у всех, тем более что во многих глазах читалось согласие с ее мнением.

– При том, что она уже почти два месяца живет в Макошином-на-Пряже. Она приехала туда почти сразу после того, как рассталась со Светловоем славенским. И если рароги попадут в святилище, то едва ли Боримир устоит перед соблазном прихватить с собой и ее. Она ведь тоже рыжая. – Огнеяр бросил взгляд на косы Смеяны и усмехнулся. – Боримир, пожалуй, решит, что она принесет ему счастье. А я не хочу, чтобы князь Скородум второй раз собирал войско ради спасения дочери от похитителей. В первый раз все кончилось без крови, но я не уверен, что ему и второй раз так повезет.

Озадаченный Держимир молчал, кмети переглядывались. Никто понятия не имел о том, что княжна Дарована, еще три месяца назад бывшая предметом мыслей и устремлений Держимира, с тех пор находилась так близко.

– Эй, брате! – позвал Байан-А-Тан. Его ум не мог долго держаться на предметах отвлеченных и требовал ясных указаний к действию. – Ты давай… Чего решать-то будем?

Он был совершенно прав. Махнув рукой, Держимир выбросил из головы Даровану и обернулся к воеводам:

– Ну, соколы мои, давайте думать. Кого будем первым встречать и где? Навстречу пойдем или ждать будем? И чем ты поможешь, князь Огнеяр?

Огнеяр поднялся с места, неспешно оправил пояс, словно ему требовалось время для раздумья. Дрёмичи внимательно наблюдали за каждым его движением: не так легко было привыкнуть к мысли, что с тобой за одним столом сидит знаменитый чуроборский оборотень, и тем более научиться видеть в нем союзника. Огнеяру не доверяли, но, в отличие от Смеяны, его самого это не удивляло и не обижало.

– На твоем месте я ждал бы их обоих возле Макошина-на-Пряже, – сказал Огнеяр как бы вскользь, понимая, что упрямому Держимиру самый мягкий совет может показаться навязчивым. – Они оба придут туда. Боримиру нужна чаша, а Велемогу – Дарована. Миновать святилища они никак не смогут. Бить их лучше поодиночке, но ты не успеешь пойти навстречу кому-то одному, разбить его и вернуться, чтобы закрыть дорогу второму. А у святилища они будут оба. И я тоже там буду, когда придет время. Чаша – ваша забота, но мою сестру я никому не позволю тронуть. А пока прощайте.

Огнеяр вышел, дрёмичи проводили его удивленными и почтительными взглядами. Держимир вздохнул свободнее: ощущение силы, исходящее от его странного союзника, подавляло и угнетало.

– Говорила я тебе: не хватай чужой удачи, если хочешь свою удержать! – бормотала себе под нос Смеяна, не вслушиваясь в горячие споры воевод о лучшем образе действий. – Чужого-то сокола поймал, да как бы своего не упустить! Вот, дождался!

Она не думала, что Держимир ее услышит. Но он вдруг обернулся и глянул на нее так гневно, что взгляд его как гвоздь прибил Смеяну к ступеньке престола и заставил замолчать. Каждый из них остался при своем мнении и в большой досаде на другого.

Княжна Дарована проснулась с чувством острой тревоги и некоторое время лежала, глядя в темноту и пытаясь вспомнить свой сон. Женщины в избушке еще спали, нянька Любица на скамье у другой стены неровно похрапывала. В дымовое окошко не пробивался свет, но Дарована чувствовала, что до утра уже недалеко. Но вспомнить сон ей не удалось: от него осталось только стойкое ощущение тревоги.

Стараясь никого не разбудить, княжна оделась и скользнула к двери. За несколько месяцев жизни в святилище она так освоилась и в этой полуземлянке, где кроме них жили еще четыре волхвы, и в самом храме, что могла передвигаться в полной темноте. Дверь была смазана и не скрипела; закрывая ее за собой, Дарована слышала в избушке взрёвы нянькиного храпа. Всех удивляло, что в теле такой маленькой и сухонькой старушки помещается такой могучий храп. Воеводе впору.

Небо серело густыми облаками, на дворе святилища белел мокрый снег, наверное последний в этом году, прикрывший весеннюю грязь. Стараясь не наступать в лужи, Дарована пробежала через двор и поднялась по ступенькам храма. Все святилища Макоши в говорлинских землях ставились по одному образцу: сама постройка была образована девятью толстыми липовыми столбами, между которыми оставались широкие промежутки, а внутри высились идолы Великой Матери с ее дочерью Ладой и внучкой Лелей по бокам, с тремя жертвенниками перед ними. На жертвеннике Макоши в теплое время стояла Чаша Судеб. Сейчас он оставался пустым.

Поклонясь молчаливым идолам, Дарована обошла их, направляясь к задней половине храма. Позади идола Макоши на земле виднелась широкая крышка лаза, сколоченная из липовых плах. Прорезанное в крышке дымовое оконце сейчас было раскрыто, но дым из него не тянулся.

Взявшись за широкое бронзовое кольцо, Дарована с усилием подняла крышку, закрепила ее, подобрала подолы рубах и скользнула вниз по широким, но крутым ступенькам. Крышку над головой она оставила поднятой, чтобы впустить немного света.

Ступеньки привели ее в сруб, похожий на просторную избу, только без окон. Здесь пахло дымом, но было темно, лишь где-то в невидимом очаге тлели красноватые искры. Дарована на ощупь нашла пучок сухих трав и положила на угли. Мигом вспыхнул огонек, пополз душистый сладковатый запах, от которого сразу вспомнилось жаркое щедрое лето, душная и полная забот пора сенокоса. Огонь очага осветил высокий красноватый валун с плоским верхом, покрытый богато вышитой белой пеленой. На валуне стояла широкая глиняная чаша с тремя маленькими круглыми ручками на самом горле, похожими на медвежьи ушки. Это и была Чаша Судеб.

– Что ты так рано поднялась? – спросил мягкий, немного вялый спросонья женский голос. – Не спится? Жених приснился?

Никого не было видно, и казалось, что это заговорила сама чаша.

– Мне приснился сон, – ответила Дарована, кланяясь чаше и обращаясь как бы к ней. – Я его не помню, но он меня тревожит. Может быть, чаша поможет мне его вспомнить?

– Сны накануне Медвежьего велика-дня должны быть радостными! – сказал голос.

Что-то темное зашевелилось в углу сруба, и женщина в длинной темной накидке, лежавшая на полу на расстеленной медвежьей шкуре, поднялась на ноги. Волхвы Макошиного святилища по очереди проводили ночи возле чаши, и сегодня был черед Росавы – женщины лет тридцати, с маловыразительным, но миловидным лицом, полным ленивого спокойствия.