Федор Чешко - Между степью и небом [litres]

– Ладно, – Михаил подобрал Машину винтовку и Вешкин карабин, с сомнением зыркнул на девушек:

– Вам как, оружие отдать можно? Не перестреляетесь?

– Не перестреляемся, – сказала Вешка. – Там где-то мой сапог второй и чулок. Подбери, пожалуйста…

Она запрыгала к опушке чертополоховых дебрей, поджав босую ногу и опираясь на карабин, как на костыль.

– А здорово му… Ай! – выбранный способ передвижения не шибко-то уберегал Вешкину кожу от шипов. – Здорово муштровали местных партизан! Боже-боженька, ну зачем же эти колючки такие колкие?! Вот когда офицерье рядом затопталось, наша девочка наладилась наутёк… Ой-ой-ой… Но винтовку не бросила, за собою поволок… уй!

– Я не наутёк! Я их поубивать хотела!

Белкина коротко оглянулась:

– Да? Ну, тогда извини…

Это извинение прямо-таки огорошило Марию Сергевну, и оттого специалистка по партизанской разведке совершенно не обратила внимания на тон, которым оно было произнесено.

Тем временем Белкина выбралась из чертополоха и, переведя дух, вознамерилась устранять половинчатость в своём обмундировании.

– А ты отвернись, пожалуйста, – сказала она Михаилу. – Если я и второй чулок при тебе надену, наше чудо вконец озвереет.

Мечников, только-только успевший порадоваться улучшению отношений между обоими чудами, опять насторожился.

И не зря.

– Только ты, Машенька, напрасно бесишься, – Вешкин голос сделался нежным до приторности. – Товарищ лейтенант мне не посторонний, мы с ним друг друга любим. И, если выживем, наверное поженимся. Поняла?

– Поняла, – сказала Мария Сергевна равнодушно. Очень равнодушно. Равнодушнейше. И тут же, отвернувшись, часто-часто зашмыгала носом.

Михаил тихонько застонал.

Господи, отчего это палачами всегда нанимали мужчин? Уж по этой-то части мужикам и в прыжке не дотянуться до прекрасного пола…

Вслух он, конечно, этого не сказал.

Вслух он сказал так:

– Хватит трепаться, идёмте уже. И чтоб ни звука, поняли? Те немцы, что уехали, в лесу не единственные.

Бредовой декорацией проворачивается по сторонам и навстречу сосновое редколесье, выполосканное знобким сиянием белой ночи.

Над головой – плотный мрак неба (лишь изредка сквозь прорехи в бегучем облачном пологе мелькают мутные звёзды), а здесь, внизу, хоть считай опалые хвоинки. И ни подлеска тебе; и нижние ветви проклятых мачтовых сосен раскачиваются чёрт-те где, от земли метрах в пяти-шести. Раскачивет их ветер, и не только их – гудят-скрипят мотающиеся вершины, стонут полутораохватные стволы, фуражку пришлось крепить подбородочным ремешком; а вот туману на всё плевать, туман висит себе да висит, будто бы не про него эти шквальные раздраженно-безжалостные порывы. Оно бы и хорошо, будь туман честным, настоящим, скрывающим. Но туман не прячет. Наоборот.

И чувствуешь ты себя, товарищ лейтенант, в подсвеченном подлой белесой дымкой бору, как вошь на лысине. Как средь ясного дня голый на безлюдном футбольном поле. Да уж, поле-то вроде бы безлюдно. А трибуны вокруг? Хрен их – трибуны – знает…

Что там болтали гансы про режим радиомолчания? “Несколько минут назад принят сигнал… В зоне акции… За час до начала…”

Раз этот их сигнал помешал “герр-майору” связаться с начальством, получается, что вы всё ещё в зоне проклятой акции. Получается, трибуны не могут быть безлюдными. “Русский медведь”… Названьице выдумали, сволочи… Меньше чем через час завертится операция с этаким вот сволочным названием – огромная мясорубка, в которую ещё запросто может всосать и тебя. Оно бы и правильней, оно бы честней… Вот только если бы тебя одного, без этих рыжих дурочек, которые воображают, будто чтоб идти тихо достаточно идти молча… и то молчат, небось, лишь потому, что дуются одна на другую…

Неправильная, вздорная ночь.

Да ещё вздорные, несвои навыки приметливости и скрадливости; мёртвые навыки головореза, умершего в чёрт знает какие прадавние времена; навыки, чёрт знает как и зачем возвращённые к жизни колдовскими блестяшками-побрякушками…

Да ещё сами эти вздорные побрякушки-блестяшки… Каким образом, для чего прилепились они к тебе и к рыжей взбалмошной сквернословке? Чтобы в конце концов свести вас и соединиться самим? А дальше? Чего ещё ждать от проклятых вещиц?!

Впрочем, зачем же обзывать их проклятыми? Пока они приносят лишь пользу… кажется… Кажется. Вот именно – так только кажется. Некий лейтенант Мечников уже почти не надеется на себя. Он надеется, что в решающий момент его как-нибудь выручит мутная непонятная сила чёрт-те чего…

Дожил, лейтенант Мечников.

Поздравляю.

Купили тебя.

Оптом. Со всем твоим богатым внутренним миром. С потрохами.

Что-то, напрочь недоступное трезвому разумению, отпугнуло от драгоценной твоей головы дятла-мучителя; это же “что-то” кинуло тебе, как подачку, уменье ходить без шума да замечать всякую ерунду – и конец. Финиш. Роскошный непоколебимый материалзм лейтенанта РККА Мечникова накрылся медным тазом. Выходит, одному из твоих убеждений, лейтенант, грош-цена. Значит, и прочие твои убежденья стоят не больше?

Интересно, а что ты станешь делать, ежели волшебные блестяшки-побрякушки вдруг потеряются? Или если уже потерялись – например, могли же они выпасть, когда ты утюжил брюхом чертопол… О господи!

Михаил поспешно запустил пальцы в нагрудный карман. Действительно ведь, бессчётное количество раз мог уже вытрясти… Нет, слава те… На месте…

Впрочем, едва успев нащупать мешочек с колдовскими вещами, Мечников тут же забыл о них.

Пока он, приостановившись, обшаривал карман, девушки успели уйти шагов на десяток вперёд. Это уже само по себе встревожило: в теперешней ситуации не иметь возможности мгновенно пришикнуть на рыжую парочку означало серьёзно рисковать.

Да уж, само по себе… Как бы не так!

Там, куда направлялись Вешка и Маша, сквозь космы светящегося тумана обозначились вдруг выступившие из-за деревьев две светлые фигуры.

Обомлевший Михаил решил было… нет, не решил – понадеялся истово и отчаянно, что это просто шалые клочья тумана вздумали прикидываться невесть чем. Тем более, что девушки вроде бы шли себе, как шли… Впрочем, девушки очень старались не замечать друг друга, и потому вряд ли были способны замечать хоть что-то кругом.

А белая туманная ночь куражилась, измывалась над зрением: показавшиеся сперва зыбко-прозрачными силуэты стремительно оформлялись в плотское, живое, реальное… и с такой же стремительностью прозрачнели, истаивали спины не убавляющих шага девиц… Туман, проклятый туман: это он замывает то, что отдаляется. Но тогда, значит, похожие на привиденья фигуры не просто так плотнеют – они приближаются? Приближаются с той же скоростью, с какой удаляются девушки… Приближаются, хоть покуда ещё очень-очень малы…