Федор Чешко - Между степью и небом [litres]

И в тот же самый миг тварь прыгнула.

Михаил, кажется, хотел сотворить наиглупейшую из возможных глупостей: броситься навстречу. Но и поза его была абсолютно несовместима с прыжками, и стоптанные подошвы кирзачей разъехались на мокрой траве…

Вышло так, словно бы он попытался взлететь. Отпихнул себя от земного шара, отчаянно-безнадежно взмахнул руками… На самом сломе этого взмаха, когда уже качнулась обратно, навстречу травяная заросль, прыгнувший и пытавшийся прыгнуть встретились. Лейтенанту показалось, будто ему оторвало левую руку. А потом… Потом обнаружилось, что он, лейтенант Мечников, силится грудью притиснуть к земле дергающуюся, извивающуюся кудлатую тушу, что правой рукой вдавливает он куда-то между ухом и глазом рудого волчины ствол подхваченного-таки с земли "парабеллума"… И, вдавливая, с размеренностью метронома дергает, дергает, дергает спусковой крючок – не указательным почему-то, а средним пальцем…

Зря, вовсе зря давеча обозвал он хлопушкой этот пистолет. Тупоносые девятимиллиметровые пули, да вупор, да в висок (или как такое требует называть передовая советская наука об анатомии оборотней?)… Это сработало не хуже стародавнего кузнечного молотка, ломящегося из уродливо распухшей Михаиловой памяти.

Будто мокрой тяжелой тряпкой хлестнул Мечникова по лицу внезапный порыв ледяного ветра. Хлестнул, отшвырнул от корчащегося выворотня, покатил по земле и скинул бы с гривки в трясину, не успей Михаил левой свободной от оружия рукой намертво вкогтиться в осоку.

Вскочил он быстро (откуда только силы взялись?); пистолет будто сам собой вскинулся, метя все еще курящимся дулом в голову ржавого чудища… Но стрелять уже не потребовалось. Тварь сделалась бездвижной и плоской; из окровавленной пасти вывылился черный лоскут языка; в глазницах вместо багряного жара фаянсово отсвечивали закатившиеся белки…

Михаил шумно выдохнул, попытался утереть лицо тыльной стороной правой кисти – не удалось. Удалось только вскрикнуть да выронить парабеллум. Потому что, утираючись, лейтенант задел себя по лбу указательным пальцем, и сразу понял, отчего на пистолетный спуск давеча жал средним. Правый указательный видом напоминал сардельку и на малейшее прикосновение отзывался пронзительной болью. Вывих либо перелом. Только этого нехватало…

Почему утираться он пробовал правой вооруженной рукой, до Михаила дошло мигом позже. С левой кистью тоже было не хорошо: она изводилась тупой грызущей ломотой. Слушаться-то слушалась, сжималась и разжималась, ею удалось со второй попытки подобрать пистолет и – с, кажется, пятой – затолкать его за поясной ремень, но Мечников при всех этих эволюциях грыз губы и тихонько шипел.

Откручивая схватку с выворотнем назад, как кинопленку, Мечников решил, что отбил ладонь о выворотневу морду. Подвернувшегося под в общем-то случайную очередь зверюгу скорее всего не столько пулями зацепило, сколько обожгло пороховыми газами (много ли ему требовалось в мышиной-то ипостаси?); тяжко, может, даже смертельно припеченное чудище бросалось кое-как, из последних сил – вот и удалось сшибить его набок встречной помесью боксерского "крюка" с пошлой бытовой оплеухой. Ну, и дальше тоже все удалось.

Да, это понятно.

А вот почему перед первым наскоком вражины забастовал автомат?

Вообще-то Михаил понимал: для копаний в произошедшем времени нет. Вся эта пальба никак не могла не расслышаться на холме, и вот-вот нагрянет оттуда, из «филиала», запоздалая подмога ржавому нелюду. То есть запоздалой она окажется только для ржавого, а для зацапать беглого лейтенанта – в самый раз. Особенно, ежели означенный лейтенант будет продолжать хлопать ушами, вместо чтоб…

Вот это самое "чтоб" всё и портило, ибо категорически отказывалось наполняться каким-либо осмысленным смыслом. Конечно, напрашивалось уходить. Но уходить было некуда. То есть навеянная давеча дорога через топь продолжала помниться с той же противоестественной четкостью, но соваться на нее было никак нельзя: там наверняка ждут. Оставался только тот вариант, до которого Мечников один раз уже додумывался – продать жизнь подороже. А для этого крайне желательно вернуть к послушанию автомат (в пистолете-то если что и осталось, так только на застрелиться). Но автомат нужно еще найти – время, опять время… Ладно, будем надеяться, что гансы (или кто они там поправде-то?) остерегутся лезть на болото впотьмах без своего волчины…

Прикидывая, куда могло отлететь вышибленное чудищем оружие, Михаил огляделся… и похолодел: с "впотьмах" он явно погорячился.

Тьмы вокруг уже не было.

Казалось, будто смерть нездешней ржавой потворы расстрогала северные огромные звезды, и те заслезились медленными тягучими каплями… Капли сгущались в струйки, струйки свивались в пряди, пряди оседали-стелились над болотом наглеющей пеленой холодного гнилого сияния… Опять этот проклятый туман, снова ночь превращается в подобие дня… Вот тебе и "не решатся гансы" – держи пошире карман!

Мечников засуетился. Впрочем, покамест колдовская подсветка оказалась на руку именно ему: автомат отыскался почти мгновенно. Тварьи клыки оставили изрядные шрамы на деревянном ложе, ствольный кожух был неслабо помят, но в остальном оружие оказалось исправным: спуск охотно поддался пробному нажиму, болото стеганула короткая очередь… Так почему же?..

В прошлый раз ты давил не на спуск. Отнял руку, чтобы передернуть затвор, а потом всунул палец между спусковым крючком и скобой. Не сам, конечно – ТОТ постарался… Оттого и вывихнул правый указательный: застрял он…

Объяснение было правдоподобным (если, конечно, для творящихся дел уместно вспоминать даже о подобии правды)… Но Михаил не дослушал. Потому что хоть и с запозданием, но осознал-таки: объяснение это он именно СЛЫШИТ.

Нет, Михаил не вскрикнул, не завертелся в попытке углядеть доброхотного объясняльщика. Михаил вообще виду не подал, будто случилось что-то, заслуживающее тревоги, и уж тем более – страха. Минувший день и нынешняя ночь дали беспризорнику, детдомовцу, саперу Мечникову куда больше, чем вся его прежняя довоенная и военная жизнь. Вдруг оказалось, что он, Мечников, умеет инстинктивно, безошибочно пользоваться всеми теми навыками, которые до сих пор без особого успеха старалась ему прививать неласковая его судьба… А может, и не только его судьба. Или, может, верней было бы сказать "судьбы"? Нет. Пожалуй всё-таки нет.

А невесть чей рыкливый да подвывистый голос рассказывал, как опасно встречаться взглядами с Пришлыми, в глаза им заглядывать – особенно тем, у которых глаз (хе-хе!) нету…

Михаил ждал. Ждал мига, когда неведомый говорун объестся, наконец, своей ленивой издевкой; когда настанет пора пытаться угадать смертный бросок. Не зрением угадать – слухом и черт знает, чем… да, уж черт-то наверняка это знает…