Энтони Райан - Королева пламени

Люди Френтиса, многие — неопытные и неумелые наездники, шли в арьергарде, с трудом соблюдая порядок.

— Ненавижу гребаных коней! — прошипел Дергач.

Он смертельно устал трястись на спине рыжего жеребца, выбранного Ренсиалем для бывшего вора.

— Да это просто! — воскликнула Иллиан. Уж она-то сидела в седле как влитая, привычно покачиваясь в такт движению. — Просто приподнимайся в нужные моменты.

Дергач попробовал, неуклюже шлепнулся на седло и простонал:

— О, мои нерожденные дети!

Иллиан рассмеялась. После Френтиса и мастера Ренсиаля лучшими наездниками в команде были Арендиль и Иллиан. Френтис услал мальчишку на запад, а Иллиан на восток с приказом разведать обстановку на флангах и немедленно возвращаться при виде чужих, будь то враги или союзники. Госпожа Алис совсем не одобряла вынужденной разлуки с сыном, но ограничилась угрюмой гримасой. Госпожа Алис пристала к людям Френтиса, сказав, что ехать вместе с сыном ей велел барон, она всегда была молчалива и раздражена, хотя немного смягчалась в присутствии Давоки.

— Я знаю, что обязана вам его жизнью, — сказала она лоначке. — Я готова отблагодарить, как смогу…

— Арендиль — горин для меня, — ответила Давока и, видя непонимание, добавила: — Мой клан.

Она обвела рукой всех вокруг, от Френтиса до Тридцать Четвертого и Дергача, все еще вздрагивавшего от каждого конского шага.

— Клан Горелого Леса. Мой клан, — сказала она и хохотнула. — А теперь и твой.

— Но вы ведь можете вернуться домой, — заметила Алис. — Дорога на север свободна до самых гор.

Давока помрачнела, будто услышала оскорбление, но смягчилась, видя простодушное удивление на лице Алис.

— Королеву не нашли, — пояснила Давока. — Пока нет — нет и дома для меня.

К позднему вечеру горы вокруг стали круче и выше. Бендерс одобрил место для лагеря, выбранное Соллисом: склон северного отрога горы. Оттуда открывался хороший вид во все стороны, а с юга его защищала глубокая расселина. Теперь барон разрешил костры. Бессмысленно скрывать присутствие большой армии, проникшей так глубоко на территорию Азраэля. Френтису поручили охранять восточный фланг. Он расставил пикеты близко друг от друга, пара солдат в каждом, смена через три часа. Иллиан вернулась, когда он обходил лагерь.

— Вы слишком долго были в отлучке, — сказал он. — Арендиль приехал час назад. Впредь возвращайтесь до темноты.

— Простите, брат, — потупившись, ответила она.

С чего она так смущается? Неужели из-за утреннего разговора?

— Что-нибудь обнаружили? — уже мягче спросил он.

— Ни единой души на мили вокруг, — приободрившись, ответила она. — Только одинокий волк в десяти милях отсюда. Правда, я никогда настолько большого не видела. И такого дерзкого — он просто сидел и целую вечность глазел на меня.

«Наверное, почуял скорую кровь», — подумал Френтис, а вслух сказал:

— Хорошо. Теперь отдохните, миледи.

Он завершил обход пикетов, в целом довольный увиденным и услышанным. Ужасы бегства из лесу остались позади, люди воодушевились, снова захотели драться с врагом, войти в Варинсхолд.

— Брат, мы еще не отплатили им, — сказал бывший капрал городской стражи Винтен. Диковатый блеск в его глазах наводил на мысли о Жанриле Норине. — Слишком много пролилось нашей крови. Мы или поквитаемся в Варинсхолде, или умрем, пытаясь отомстить.

Френтис вернулся в главный лагерь, поужинал вместе с теми, кто еще бодрствовал. Тридцать Четвертый в последнее время все чаще занимался готовкой и теперь — к зависти и восхищению Арендиля — соорудил чудесный суп из дикой куропатки и собранных по дороге грибов.

— Так тебя учили и пытать, и готовить? — осведомился Дергач с набитым ртом. Борода у него слиплась от жира.

— Раб-кулинар моего господина заболел по пути сюда, — ответил Тридцать Четвертый на неестественно, до жути правильном языке Королевства. — Ему приказали перед смертью обучить меня кулинарии. А я всегда быстро учился.

Госпожа Алис слегка поколебалась, прежде чем взять миску у бывшего раба.

— Пытать?

— Я был рабом без имени, только с номером, — ровно, правильно выговаривая слова, ответил тот. — Я — специалист. Пытать меня учили с детства.

Он разливал варево по мискам, а госпожа смотрела на него. Затем медленно обвела взглядом сидящих у костра. Френтис понял, что она впервые по-настоящему видит их, замечает отпечатавшиеся на лицах жестокость, боль и невзгоды — в жестком взгляде Дергача, в мрачной сосредоточенности Иллиан, натягивающей тетиву на арбалет, в отрешенности уставившегося в пламя Арендиля, механически сующего в рот ложку с супом.

— Миледи, мы все прошли трудный путь. И временами нам приходилось выбирать, — сказал Френтис.

Она пригладила сыну челку, устало улыбнулась.

— Я не леди. Если уж мы — клан, знайте: я — всего лишь непризнанная внебрачная дочь барона Бендерса. Мое имя — просто Алис.

— Нет, — тяжело выговорил Арендиль. — Имя моей матери — леди Алис. Любой, назвавший ее по-другому, ответит мне.

— Именно так, милорд, — подтвердил Френтис.

Все уже давно разошлись по палаткам, над лагерем плыл раскатистый храп Дергача, а Френтис все еще чистил оружие. Когда меч и нож засверкали, он вычистил сапоги, затем седло, проверил лук на трещины. Потом наточил каждую стрелу в колчане.

— Мне не нужно спать, — непрерывно повторял он себе, хотя пальцы уже онемели от усталости и голова то и дело падала на грудь.

Он пытался убедить себя в том, что сны — это просто сны. Тяжелая память о ней, ее вонь в разуме. Это просто дурные сны. Она не может видеть бывшего любовника и раба.

Он сдался, когда руки предательски дрогнули и наконечник взрезал большой палец. Френтис сунул стрелу в колчан и, дрожа, побрел в палатку.

Просто сны.

Она стоит на высокой башне. Под нею расстилается Волар в блеске древней славы: улица за улицей многоэтажных домов, мраморных особняков, чудесных садов, неисчислимого множества башен, вздымающихся из каждого квартала. Но ни одна не может тягаться высотой с башней Совета.

Женщина смотрит в небо, чтобы отыскать мишень. День ясный, небеса — сплошь ровная голубизна, но в нескольких милях вверх отыскалось облачко. Легкое, разреженное, почти прозрачное — но хватит и его.

Она ищет в себе Дар. Да, вот он, но, чтобы вызвать его, нужно приглушить песнь. А когда Дар является, от его силы подгибаются колени. Женщина шатается, хватается за парапет. Из носу льется кровь. Как все знакомо! Но за этот Дар придется платить гораздо дороже, чем за восхитительный огонь, украденный у Ревека. Теперь его слова звучат злой насмешкой. Мол, у нее всегда хорошо получалось с крадеными дарами.

«Да что он знал?» — про себя восклицает она и тут же понимает, что насмешка фальшива, глупа.