Энтони Райан - Королева пламени

Ваэлин на ходу метнул нож, и тот по рукоять вошел в глазницу здоровяка. Он пошатнулся, но автоматическим движением отбил удар Ваэлина. Однако орденский клинок ушел вверх, мелькнул — и врезался в толстую шею гарисая. Но меч не прошел насквозь, застрял в позвоночнике, и пришлось вытащить его и ударить снова, чтобы отделить голову от корчащегося тела.

Затем Ваэлин посмотрел на восставших рабов. Те и не думали мстить за павшего короля, не кинулись в бой, а попятились в ужасе и отчаянии. Что же, неплохо для первого впечатления.

Ваэлин подозвал Асторека:

— Переведи каждое мое слово в точности. Отныне и навеки я объявляю эту провинцию собственностью королевы Объединенного Королевства Лирны Аль-Ниерен. До тех пор пока королева не позаботится о честном и справедливом управлении вами, вы должны вести себя как свободные подданные Королевства и воздерживаться от убийств и грабежей. Если же нет, королевское правосудие будет скорым и беспощадным, — тут Ваэлин сделал паузу и пнул голову здоровяка, — а моя королева не столь милосердна, как я. А теперь убирайтесь с дороги.

Он стряхнул кровь с меча и направился к Шраму.

Дальше пошли более людные земли, но не менее растревоженные бунтами. На дороге часто встречались люди, тащившие разнообразное добро, и свое, и награбленное. При виде большой группы вооруженных всадников они бросались прятаться в поля, где, как ни странно, еще попадались работающие невольники. Однако убегали не все, оставались старики и обремененные маленькими детьми семьи. Они отходили на обочину и бессмысленно глазели на всадников, младшие кричали и показывали пальцами, старшие закрывали им ладонями рты. И не все оказались запуганными. Потерявшие все из-за восстания рабов потеряли и страх: дерзили, грозили кулаками, изрыгали хулу. Одетый в черные лохмотья старик забрался на кучу навоза, подпрыгивал, орал что-то нечленораздельное и швырялся конскими лепешками. Альтурк положил дубинку на плечо и подъехал посмотреть на древнего храбреца. Тот еще побуянил, но вскоре притих под взглядом талессы, осел на смрадную кучу своих боеприпасов и заплакал.

— Странные люди, — вернувшись в строй, сказал Альтурк. — Они ищут хорошей смерти и валятся в слезах, когда им предлагают такую смерть.

За следующую неделю отряд преодолел две сотни миль и не повстречал ни единого воларского солдата, хотя наткнулся на следы боя. На дороге и вдоль нее лежало около сотни тел, большинство — мужчины, но попадались и женщины, судя по одежде, вперемешку рабы и свободные. Многие умерли, схватившись в драке, сжимая ножи либо вражеское горло, одна девушка лежала, вцепившись зубами в предплечье одетого в черное, убившего ее.

— Если так будет и дальше, вашей королеве окажется нечего завоевывать, — заметил Асторек.

— За исключением земли, — проговорил Союзник, и все вздрогнули от звука его голоса. Союзник равнодушно осмотрел место побоища и добавил: — В вашем мире единственное настоящее богатство — земля. Полагаю, ваша королева неплохо поживилась бы ею. Но, к сожалению, я не могу позволить ей этого.

— Возможно, ты заговоришь иначе, когда встретишь ее, — сказал Ваэлин.

Он перестал видеть сны. Каждую ночь теперь он ложился и проваливался в забытье — и ничего не видел до утра. В императорской темнице всегда приходили сны о Дентосе, Шерин, даже Баркусе. Тогда Ваэлин посчитал сны пыткой, заслуженным наказанием, возмещением за императорскую милость. Теперь он понял: сны — благословение. Дарена безвозвратно ушла, а ему судьба отказала даже в иллюзии, в кратком драгоценном сновидении о ней. Хотя после него намного тяжелей просыпаться и ощущать холод и пустоту подле себя, словно безжалостный топор, врезающийся в шею. О, как Ваэлин жаждал хоть раз обмануться.

— Она вспоминала о тебе, — произнес Союзник.

Стараясь не глядеть на него, Ваэлин выбрался из-под одеяла, встал. Еще не рассвело, и Союзник казался едва различимой тенью по другую сторону дымящихся углей костра.

— Ты хочешь знать, что она сказала?

— Отчего ты снова заговорил? Может, оттого, что мы приближаемся к Волару?

— Нет, меня побудила честная простая скука. С вами, примитивными, интересней день ото дня. Конечно, я оставил вам эпоху невежества, но вы умудрились сделать ее интересной. Скажи, почему ты не сохранил голову того человека? Мне кажется, она имела бы некое ритуальное значение.

— Ты и в самом деле настолько мало знаешь о нас? Ты же раздувал хаос и смуту в этом мире многие столетия. Как ты можешь быть настолько невежественным?

— Я вижу лишь глазами пойманных в безвременье за Порогом, но даже и такое видение бывает смутным, — ответил Союзник. — Смерть меняет душу, удаляет многое из того, что есть плоть души. Один философ в мое время утверждал, что душа — это всего лишь совокупность памяти, не более чем метафора.

— Очевидно, он ошибался.

— В самом деле? Тебя не удивляет, что лишь Одаренные пребывают за Порогом? Неужели лишь они благословлены душой, а прочие растворяются в небытии после смерти?

— Жизнь приучила меня терпеливо относиться к тайнам, в особенности — необъяснимым.

Союзник тихо и сердечно рассмеялся, придвинулся ближе, наклонился, теперь ясно видимый даже сквозь сумрак, пытливо посмотрел на Ваэлина.

— Объяснение этой тайны — я. Место за Порогом — не вечное царство мертвых, а плод глупости и гордыни, короста на гноящейся ране, пораженной заразой и разносящей заразу. Существовать там — значит целую вечность терпеть холод смерти, ощущать, как медленно убывает твое «я», пока не останется всего лишь бесформенное сознание, потерявшее память, но способное чувствовать и мыслить, воспринимающее только бесконечный холод.

— Но ты сохранил достаточно разума для того, чтобы терзать нас, — вставая, заметил Ваэлин. Он шагнул к Союзнику, присел на корточки и хриплым шепотом спросил: — Каков твой Дар? Что нас ожидает в Воларе?

Союзник не сразу ответил. Он оценивающе глянул на Ваэлина и задумчиво произнес:

— Она говорила, как сильно любит тебя, как ты излечил разорванное скорбью сердце. Хотя она тревожилась о женщине, которую ты любил до нее, боялась, что, когда закончится война, ты отправишься за нею. Но больше всего она боялась за вашего с нею ребенка. Она надеялась на девочку, но знала, что родится мальчик, и опасалась, что ему захочется пойти за отцовской славой…

Союзник отлетел от удара, брызнула кровь и вышибленные зубы. Ваэлин почти не ощущал кулака, превращавшего лицо Эрлина в кровавое месиво, не слышал потока страшной хулы из своего рта — и не заметил дубинки Альтурка, врезавшейся в основание черепа и отправившей его в глубокое забытье.

Но на этот раз сон пришел.