Светлана Жуковского - Дети разбитого зеркала. На восток [СИ]

Госпожа Ифрида склонилась в глубоком поклоне.

Энтреа бросился к ней:

- Матушка...

- Не называй меня больше так. Я недостойна. Ты - мой отец и господин.

Сейчас, вспоминая эту сцену, Энтреа разгадал лёгкую дрожь в голосе женщины и понял, почему она промолчала об убийстве. Она не щадила его чувства. Она боялась его гнева, внезапной необъяснимой вспышки.

Она знала его лучше других.

Ему должно было быть безразлично это убийство. Наверняка - маленькая глупая женщина, такая же, как тысячи других, живущая страстями и иллюзиями, привычками и предрассудками. Жертва, которую нужно принять со смирением и благодарностью. Несущественное препятствие на пути сверхъестественно ослепительной судьбы.

Но что-то в душе Энтреа протестовало, отказывалось соглашаться с давним преступлением, совершённым ради него.

***

Караван шёл на Восток.

Покопавшись в тюках с товаром, Хлай, с одобрения хозяина, подобрал лёгкий клинок нифламской работы для Фран и взялся было обучать её обращению с оружием, однако выяснилась полная бездарность ученика по части боевого искусства и упрямое отвращение к благородному блеску металла.

Фран сама не знала, отчего это так. Оружие не могло помочь в её страхах, напротив, его смертоносная сила рождала новые. К тому же, бывало тяжело справиться со смущением, внезапные приступы которого порой овладевали ею на этих занятиях.

Рыжий и рябой Хлай, весёлый и некрасивый, с вечно обветренным ртом и выгоревшими ресницами, с оружием в руках непостижимо преображался. Сила и точность движений, жёсткость и целеустремлённость взгляда говорили уже на другом языке. Тело Хлая, разгорячённое поединком, переставало быть привычным телом товарища, с которым в холодные ночи случается ночевать под одним одеялом. Битва и опасность были его стихией.

Но не её, Фран. Она-то не становилась бесстрашной. И уверенной не становилась. До сих пор ей казалось, что они равны. Теперь она видела разницу.

Нанести удар ей было куда сложнее, чем принять и отразить. Ранить человека, рассечь его кожу... Как-то она перевязала плечо другу. Потом ей приходилось менять повязку и видеть, чувствовать под пальцами стадии заживления раны. Фран волновалась так, что сбивалось дыхание. Плоть была для неё открытием и наваждением. Иные мгновенные впечатления: веерная игра сухожилий чьей-нибудь кисти, рисунок обнажённого предплечья - заставляли вздрагивать и теряться, оборачиваясь откровением неизъяснимой красоты.

И собственное тело тоже перестало быть знакомым и безопасным, по нему бродили новые, загадочные и коварные токи. Всегда можно было ждать подвоха. Всегда.

Вчера она видела Хлая целующимся с молоденькой смуглой гадалкой. Он держал её голову своими ручищами. Девочка так на нём и повисла.

Разрешено ли в монастыре думать о поцелуях?

А ведь ей ничего больше не надо: думать. Не думать она не в силах.

В наступающих сумерках пробиралась она между повозок отдыхающего каравана. Этим вечером Хлая с ней не было. Ну и пусть. Она прислушивалась к звукам вокруг себя, звукам самой жизни. В повозках и палатках под ясным звёздным небом ели, пили, играли, смеялись и зачинали детей.

Из раскрытых дверей гостиницы лился свет и доносилась музыка. От музыки у неё мурашки побежали по коже. Фран потянуло в нагретый воздух переполненного зала.

Так она и знала.

За мгновение до того, как увидеть, она уже знала, что это будет он.

Он что-то наигрывал, словно бы для своего удовольствия, словно бы не его потрёпанная шляпа, опрокинутая, лежала рядом. На длинных белых пальцах блестели дорогие кольца. Рубашка бродяги была свежей и тонкого полотна. Мягкие чистые волосы бросали тень на склонённое лицо.

Видимо, выступление было окончено. Фран пожалела, что попустила его, выполняя мелкую работу по хозяйству. Она подошла совсем близко. Публика казалась довольной и благодушной, и никто уже не смотрел на музыканта, когда тот тихо, вполголоса, запел:

По полю, где войско легло

Проходишь ты, как по цветам.

Чело твоё омрачено

Не видом зияющих ран,

Не вонью гниющих кишок,

Не бранью пирующих птиц-

Не латан заплечный мешок,

И очи опущены вниз.

По полю - где прошлой весной,

Когда распускались цветы,

Потеряно девой кольцо

С руки неземной красоты-

И лето, и осень прошли

А после - зима и война.

Пропали под снегом цветы,

Прекрасная дева мертва.

Пусть не был хорошим бойцом-

Весеннее солнце блестит-

Как только отыщешь кольцо,

Прекрасная дева простит.

А потом, так же вполголоса, спросил, не поднимая головы:

- Нравится тебе, дочь рыбака?

Фран огляделась: никто не обратил внимания на странное обращение.

- Не называй меня так.

- А как бы ты хотела называться?

- Своим настоящим именем. Знать бы его.

- Думаешь, легче станет?

- Тебе что-то известно? Скажи!

Но мнимый слепой уже отвлёкся. Словно бы по неосторожности, высоко взмахнув пятернёй, он попал в призывно цветущую плоть над корсажем идущей мимо с подносом служанки. Затем, чтобы удостовериться в недоразумении, продолжил исследования обеими руками, а потом долго извинялся, галантно и чистосердечно, помогая собирать посуду, никем не заподозренный в мошенничестве.

- Зачем тебе это? - спросила Фран, - повязка на глазах, - ты такой же слепой, как и я.

- Это с повязкой. Без неё люди мне нравятся меньше.

- Кто ты?

- Шулер, обманщик. И дочь рыбака - лишняя карта в моём рукаве.

- Значит, вторая такая уже есть в колоде? - неожиданно для себя самой спросила Фран, - Что же это за игра?

- Вот как, - он перестал посмеиваться и внимательно её разглядывал - такое было ощущение, несмотря на повязку.

- Ты догадлива, малышка, - произнёс он очень мягко и задумчиво, - но тебе многому придётся научиться.

- Я бы с радостью научилась твоему искусству,- сказала Фран, думая о могуществе слова и власти, которую имеют над ней некоторые из песен.

Ответом ей был обидный, обидный смех.

- Ты опережаешь мои планы,- собеседник чопорно поджал губы, пытаясь удержать рвущееся наружу веселье, впрочем, без заметного успеха,- не откажусь научить тебя моему искусству,- он выделил слово "моему",- но несколько позже. Придётся подождать.

- Жаль. Я бы хотела понять твои песни.

- Ах, песни... Только я тут не причём. Просто подобрал их, сироток. Это твоё наследство, сестрица. Тебе с ним и разбираться.

У Фран похолодело сердце.

- Ты кем-то послан ко мне?

- Я сам по себе. И это моё горе. Тот, кто мог бы меня послать, молчит. И я всего лишь притворяюсь, будто выполняю его волю. Надеюсь, что хотя бы иногда я угадываю верно.

- И что тебе от меня нужно?

- Вряд ли тебе понравится мой ответ. Ты будешь одной из тех, кто станет сосудом для древних, пробудившихся для битвы сил. В тебе останется мало человеческого. Ты совершишь много великих, безумных и жестоких дел. Ты разрушишь Империю.