Марина Эльденберт - Небо для двоих [litres]

Драконы, кружащие кольцом, разлетаются в стороны, Витхар волочет рычащего, бьющегося и извергающего пламя Горрхата вниз.

Я облегченно вздыхаю и разжимаю пальцы.

В воздухе сверкает серебряная игла.

Не сразу понимаю, что произошло, потому что алый дракон дергается, снова уходит ввысь, и гарпунная стрела ударяет в одного из кружащих на месте битвы драконов. Зверь падает, за моей спиной что-то кричит Бертхард, но я не понимаю, что: следующая игла ударяет в грудь Витхара, и дракон с ревом обрушивается вниз.

– Гарпунщики! – До меня наконец-то доходит смысл оглушающего крика за спиной. – Отряд туда, срочно! Стены держать ментально! Теарин…

Освободившийся Горрхат разворачивается, устремляется к падающему Витхару. Ему, в отличие от алого дракона, нужна не просто победа. Ему нужна смерть.

На краю сознания я понимаю, что произошло: Горрхат никогда и никому не доверял настолько, насколько это делал мой отец. Будучи предателем, он всегда перестраховывался и, должно быть, именно поэтому столько продержался у власти. Поэтому Бертхард не знал обо всех гарпунщиках, просто не мог знать.

Все эти мысли проносятся по краю сознания в считаные мгновения, еще миг – и момент будет упущен.

Бертхард пытается меня схватить, но я ускользаю от его рук, вцепившись в оружие. У меня есть всего один выстрел, другого не будет, поэтому я медлю, но медлю сотые доли секунды. Ровно столько мне нужно, чтобы точно увидеть цель, нажать на рычаг и спустить стрелу.

Горрхат дергается за мгновение до того, как его зубы сомкнутся на шее Витхара.

Стрела пробивает чешую, мощную черную шею, и теперь я уже точно вижу кровь. Черный дракон падает следом за алым, а дальше я просто смотрю, как они ударяются о землю. От удара, как кажется мне, содрогается не только земля, содрогаюсь я, содрогается все во мне.

Я всхлипываю и пытаюсь зацепиться за стену, у которой стояла, но Бертхард хватает меня за талию и тащит вниз. Все дальше от рева драконов, дальше от яростного пламени, дальше от него. Я пытаюсь вырваться, колочу его кулаками по плечам, кусаюсь, царапаюсь и, только почувствовав свободу, бегу.

Сквозь череду знакомых с детства коридоров, к лестнице, все быстрее, быстрее и быстрее.

Солнце ослепляет, огонь жжет глаза, но я все равно бегу.

Бегу к упавшему дракону, до которого еще так далеко, но я должна успеть. Должна… должна, должна!

Мгновение – и меня ослепляет алая вспышка обратного оборота.

Я чувствую, как отчаянно колотится сердце в такт шагам, не просто колотится, оно громыхает, как колокол. В небе происходит что-то страшное, но мне сейчас не до неба, я лечу по земле, по ощущениям – действительно лечу, потому что все-таки оказываюсь рядом с огромной черной тушей, закрывшей собой того, кого я отчаянно хочу увидеть и одновременно боюсь.

Еще один рывок – и я падаю на опаленную землю рядом с Витхаром. Падаю, чтобы заглянуть ему в глаза, перехватить ладонь, увидеть узнавание. Вторая ладонь – на его груди, там, где рваная рана. Рана, доставшаяся и дракону и человеку, окровавленная стрела лежит рядом.

В ладонь ударяет его сердце. В сердце – его слова:

– Я люблю тебя, Теарин.

Это последнее, что я слышу, потому что следующий удар сердца под моей рукой обрывается.

И тогда, запрокинув голову, я кричу.

В мой крик врывается оглушительное рычание, нас накрывает тень. Огромные когти мелькают совсем рядом, Горрхата подхватывают мощные лапы и отбрасывают в сторону, а на его место садится дракон.

Рядом – второй.

Третий. Четвертый.

Они почти замкнули нас в кольцо, когда я слышу далекий голос Бертхарда:

– Теарин!

И свой. Свой, но невыносимо чужой, резкий и сильный:

– Назад.

Последний дракон замыкает круг, за их спинами садятся другие.

И вот мы уже в двойном кольце, спустя минуту – в тройном.

Странно, но в эту минуту я отчетливо понимаю, что должна сделать. Заживление у иртханов быстрое, не в пример людям, все, что мне надо – это запустить его сердце, а для этого… Для этого нужно пламя.

Очень много пламени.

Я представляю, сколько для этого нужно пламени… или не представляю, но все они, сидящие рядом, готовы со мной поделиться. Во мне бьется жизнь, которая может меня уберечь, если я на такое решусь, а может и не уберечь. Одно я знаю точно, я никогда не смогу посмотреть своему малышу в глаза, если сегодня не попытаюсь.

Поэтому закрываю глаза и позволяю себе почувствовать рождающуюся внутри меня искру.

– Твой папа пришел, чтобы нас спасти, – шепчу еле слышно, разогревая ладони и чувствуя, как по ним скользят язычки пламени. – Сейчас помощь нужна ему.

Грудь Витхара под моей рукой неподвижна и залита кровью, но я не позволяю этой мысли завладеть мной. Все, что мне сейчас нужно – это откликнуться на зов окруживших меня зверей.

Пламя начинает жечь грудь, а таэрран – шею, воздух вокруг становится раскаленным. Белая пелена перед глазами – марево, дыхание прокатывается от копчика до макушки, когда я раскрываюсь, позволяя огню драконов хлынуть в меня.

Такое бывает.

Иртханы тоже делятся пламенем, особенно на поле битвы, чтобы помочь друг другу восстановить силы, но сейчас со мной делятся пламенем те, кто был в нем рожден. Кто дышит им, и все, что я могу – передать это пламя ему. Наверное, это не так уж мало.

Воздух вокруг становится красным, нечем дышать.

В меня втекают потоки драконьей силы, мне больше не кажется, что я нахожусь в костре, скорее, я сама – костер. Я единое целое с пламенем, и все, на что у меня сейчас хватает сил, это прошептать:

– Живи, пожалуйста. Живи!

Последняя осознанная мысль, за которой в меня ударяет мощь, какой я раньше не знала. Пламя во мне, и я на миг замыкаю эту силу внутри, чтобы позволить ей почувствовать клетку хрупкого тела.

А потом отпускаю.

В него.

Всю без остатка, отдаю всю себя.

Тело вытягивается струной, когда мощь собравшегося пламени ударяет Витхару в грудь.

Ответный удар пламени и сердца мне в ладонь отбрасывает назад, я слышу хриплый, горячий выдох и судорожный вдох. Вижу, как он выгибается всем телом, как освобожденное пламя рвется ввысь и, кажется, достает до неба. В такт этому пламени во мне дрожит маленький хрупкий огонек.

В ту минуту, когда я об этом думаю, низ живота пронзает тянущая, глубокая боль.

Кажется, к нам бегут (по крайней мере, я слышу голоса), драконы один за другим взлетают в раскаленное небо, набирают высоту и уходят в пустошь.

– Он жив! – слышу я изумленное как раз в тот момент, когда надо мной склоняется Бертхард.

Он на миг отворачивается, а я пытаюсь дотянуться до своего огонька. Пытаюсь коснуться его, но больше его не чувствую.

Для него это оказалось слишком. Для моего малыша.