Кристин Каст - Повелители стихий [litres]

– Красиво. И кто здесь живет?

Фостер не ответила, и он посмотрел на нее, привычно разозлившись из-за ее молчания, но тут же почувствовал себя полным дерьмом, увидев слезы, струящиеся по ее щекам.

– Эй, что не так?

– Там написано «Земляничные Поля». – Она улыбнулась сквозь слезы и вытерла щеки грязным рукавом рубашки.

– Да, как я уже сказал, здесь красиво. Почему ты плачешь?

Она тряхнула головой.

– Я в порядке. Ничего страшного. Ты спросил, кто здесь живет? Мы с тобой. Пойдем, осмотримся. – Фостер перекинула сумку через плечо и вышла из машины, направляясь к парадному входу опрятного фермерского дома.

– Это здесь вы жили с Корой? – Тейт, прихрамывая, поднялся по ступенькам вслед за Фостер.

– Нет. Я никогда не бывала на Сови-Айленде. Раньше мы с Корой жили в особняке в Портленде – в Перл-дистрикт. – Тейту показалось, что ее голос стал мягче от нахлынувших воспоминаний. – Боже, как я любила тот дом с самой крутой террасой на крыше. Мы с Корой частенько сидели там и глазели на прохожих. А еще у нас была любимая игра – мы угадывали, сколько насчитаем собак, прогуливающихся по улице. Проигравший мыл посуду.

– Собак? – тихо произнес Тейт. Он не решался сказать что-либо еще, не хотел спугнуть эту версию Фостер. Она казалась намного милее той девчонки, с которой он провел двадцать с лишним часов в кабине пикапа.

Она снова достала листок бумаги из кожаного портмоне и набрала цифры на кодовом замке двери.

– Да, собак. Портленд очень дружелюбен к собакам. Мы тоже собирались взять щенка. Я хотела мастифа. Кора – шотландского терьера. Так и спорили из-за этого, пока все не изменилось год назад.

Фостер открыла дверь, и они оба остановились на пороге, заглядывая внутрь. Тейт сразу поняла, что это красивый дом. Не то чтобы шикарная или богатая вилла. Но очень уютный, с большим камином, удобным диваном, парой кресел и даже креслом-подушкой перед телевизором с широким экраном. Из столовой выглядывал обеденный стол, а кухня радовала глаз солнечно-желтыми стенами.

Он как раз собирался спросить, почему они так и стоят в дверях, когда Фостер, стряхнув оцепенение, прошла в гостиную, направляясь прямиком к широкой каминной полке, заставленной семейными фотографиями. Он медленно последовал за ней, рассматривая милые детали интерьера. В доме было много красивых картин – в основном, пейзажи, городские сцены и многочисленные изображения мостов.

Тихий сдавленный всхлип привлек его внимание. Фостер стояла перед камином и тянулась рукой к одной из фотографий в рамке, словно хотела прикоснуться, но не могла. Он догадался, что она плачет – она нервно вытирала лицо ладонью, – и, когда взглянул на фотографию, понял почему.

На него смотрела совсем юная, улыбчивая Фостер. Она сидела на крыльце двухэтажного особняка рядом с крупной темнокожей женщиной, в которой Тейт без труда распознал Кору. Кора обнимала Фостер за плечи и целовала в щеку, пока Фостер, судя по всему, позировала для селфи. Тейт пробежался взглядом по остальным фотографиям на полке. На всех были запечатлены Фостер и Кора – только моложе. Их счастливые лица напомнили Тейту о его семье, и он почувствовал, как глаза наполняются влагой.

– Она сделала все это для меня. – Голос Фостер дрожал, когда она заговорила сквозь слезы. – Эти картины, рисунки, даже мебель. Все они из нашего дома.

– Фостер, ты что, потеряла свой дом в прошлом году?

Она перевела на него мокрые от слез глаза.

– Нет. Мы покинули свой дом год назад.

– В каком смысле «покинули»?

Он видел, как она изо всех сил старается держать себя в руках. Наконец она вытерла глаза и расправила плечи.

– Вчера был ровно год с того дня, как мне стукнуло семнадцать и Кора собрала две сумки с вещами. Заперла наш дом. Мы сели в машину. И уехали – прочь из прежней жизни, оставив в ней все, вплоть до кредитных карточек. С тех пор мы никогда и нигде не задерживались дольше чем на неделю.

– Вы бродяжничали целый год? Намеренно?

– Мы не бродяжничали. Мы скрывались, – сказала Фостер.

– Но почему? Ты должна объяснить.

– Честно? Я знаю только то, что сказала Кора. Мне угрожает опасность, и мы должны уехать, пока меня не схватили, а теперь я должна охранять и тебя тоже.

Тейт обдумал слова Фостер.

– Слушай! Мы же с тобой родились в один день.

Фостер печально вздохнула, снова уставившись на фотографии.

– С днем рождения нас, – неубедительно произнесла она.

Тейт приготовился задать еще один вопрос из того множества, что скопилось в его потрясенном сознании, но Фостер заговорила первой.

– Послушай, мне нужно привести себя в порядок. И хочется настоящей еды – не помоечной из закусочных на колесах. Чего-нибудь растительного и свежего. Да и ты выглядишь дерьмово. Я имею в виду, хуже меня, и это плохо.

Тейт оглядел себя сверху вниз. Ничего себе прикид – испачканная футболка, которую Фостер раздобыла в Миссури, мешковатые серые спортивные штаны с барахолки у придорожного кафе где-то в Юте, на ногах – шлепанцы с шутливой надписью «I DA HO? NO YOU DA HO» [15] Игра слов: «I» – «я»; «You» – «ты» (букв. «Я-да-хо? Нет, ТЫ-да-хо») Айдахо – один из штатов Америки. , сувенир из Бойсе. Фостер права. Он выглядел паршиво.

– Душ – это хорошо, – сказал он. – Потом еда.

– Согласна. Сначала – в душ, потом поедим, а уж после поговорим.

– Идет.

Все три ванные комнаты были просторными и упакованы необходимыми туалетными принадлежностями. Тейт стоял под мощной струей воды – настолько горячей, насколько мог вытерпеть, – и пытался вместе с грязью и кровью смыть с себя боль, тоску по дому и потрясение от пережитого. Но на самом деле ему хотелось только одного – броситься к двери, прыгнуть в машину и рвануть на запад. Домой.

Но он не мог этого сделать. Пока не мог. Тейт должен был выяснить, что вызывает торнадо и как это предотвратить.

Он решил, что душ подействовал на него благотворно, и вытерся насухо, высушил волосы полотенцем и снова нацепил свою разномастную одежду. Рана на ноге саднила, но не выглядела воспаленной, что несколько обнадеживало.

Не найдя Фостер в гостиной, Тейт направился на кухню, где заглянул в пустой холодильник. В кухонных шкафах он обнаружил тарелки, кастрюли, сковородки и прочую посуду, даже какие-то консервы, но определенно ничего «растительного».

Тейт вернулся к лестнице, ведущей в ванную комнату, которую Фостер облюбовала для себя. Он раздумывал, стоит ли ему пойти наверх и постучаться в дверь или просто окликнуть ее по имени, когда услышал это . В глубине коридора рыдала девушка – так горько, словно ее сердце разбито вдребезги.

Тейт пошел на звук, пока не оказался на пороге небольшой комнаты – очевидно, кабинета. Дверь была приоткрыта. Фостер стояла к нему спиной. Она держала что-то обеими руками, согнувшись в три погибели, словно ее ударили под дых, и рыдала.