С. Ренсом - Рассеиваясь, как свет. Призрачная красота [litres]

– А ты сумела выяснить, что означает та надпись на твоем амулете?

– Да, она означает «смерть памяти», или «смерть воспоминаний» или что-то в этом духе. Думаю, она просто описывает назначение амулета.

– И как же ты смогла это узнать?

У меня екнуло сердце.

– Просто попросила перевести слова надписи одного человека, который изучал латынь.

– И кто же это был? – Теперь он наконец улыбался по-настоящему. – Кого мы должны благодарить за этот перевод?

Я не могла сказать ему еще одну неправду, как велико бы ни было искушение.

– Макс, – прошептала я.

Последовала долгая пауза.

– Макс? – наконец произнес Кэллум.

– Да, он изучал латынь и только что сдал выпускной экзамен по этому предмету.

– Значит, ты поделилась нашим секретом с Максом?

– Конечно же нет! Я просто попросила его перевести латинские слова!

Я видела в зеркале, как губы Кэллума сжались в тонкую линию, и уже подумала было, что он сейчас исчезнет. Но он просто продолжал смотреть на меня с разочарованием на лице. Наконец он заговорил снова: – Уже поздно, и мне пора возвращаться в собор. Наверное, ты тоже устала. – Он опять замолчал и поднял было свободную руку, чтобы погладить меня по волосам, но тут же опустил ее, так и не коснувшись меня. – Мы поговорим завтра, если ты захочешь.

Я почувствовала, что уже сыта этим по горло, и взорвалась. Следующие слова вырвались у меня сами собой, прежде чем я успела подумать о том, какой они могут произвести эффект.

– Не смей так со мной разговаривать! Я только что сказала тебе – и доказала, – что могу помочь, а ты только и смог, что ныть о разговоре, который состоялся с человеком, не имеющим для меня никакого значения, когда я была на отдыхе! – Я смотрела на него гневным взглядом и, прежде чем он успел что-либо сказать, продолжила: – И в этой связи я хочу тебя спросить: насколько тебе вообще это надо? Я думала, ты ничего не хочешь так сильно, как выбраться из мира Зависших. Тогда почему же ты продолжаешь ставить мне палки в колеса?

Кэллум глядел на меня, потрясенно разинув рот, и я вдруг осознала, что мне совершенно не хочется выслушивать его оправдания. Я отдернула руку и сложила обе руки на груди, так чтобы он не мог видеть мой амулет.

– Сейчас я больше не желаю об этом говорить. Ты приходи ко мне, чтобы поговорить об этом завтра, когда наконец будешь готов. – С этими словами я повернулась спиной к зеркалу, чтобы больше не смотреть на него, чувствуя, как бешено колотится мое сердце и как стучит в висках кровь. Когда через несколько секунд я обернулась, он уже исчез.

Я еще долго мерила шагами комнату, беспокоясь о том, какое впечатление мои слова произвели на Кэллума. Возможно, я говорила с ним слишком резко – ведь его существование и так было постоянно полно отчаяния и тоски, и мне, пожалуй, не следовало так выходить из себя, но иногда с ним и правда бывало очень трудно иметь дело. О том, в какой мере мое настроение можно было объяснить не оставляющим меня чувством вины, я старалась не думать.

Вероятно, было уже далеко за три часа ночи, когда я наконец рухнула на кровать и провалилась в неспокойный сон. Проснувшись, я инстинктивно потянулась за своим карманным зеркальцем, ожидая такого знакомого ощущения покалывания в правой руке. Нет, я не собиралась звать Кэллума сама, но мне не пришлось долго ждать его прихода.

– Доброе утро, – осторожно сказала я.

Кэллум тяжело вздохнул и наконец посмотрел мне в лицо. Под глазами у него залегли темные круги. – Прости меня, я вел себя как идиот. Просто я был несколько ошарашен.

Я посмотрела в зеркальце, где именно находится парень, и ласково коснулась его губ, чувствуя огромное облегчение от того, что он снова со мной.

– Это единственные губы, которые я жажду, и мне хочется поцеловать их по-настоящему как можно скорее. Я смогу попасть сегодня на Золотую галерею? Мы могли бы обговорить наши планы и там, а потом начать действовать.

Он криво улыбнулся, но его потемневшие глаза улыбнулись лишь едва-едва.

– Думаю, я могу попробовать это устроить.

– Уверяю тебя, если ты сумеешь сделать так, что Золотую галерею закроют для посетителей, я не оставлю в твоей душе никаких сомнений относительно того, кого я люблю на самом деле. – Я ласково погладила его по щеке, чувствуя под своей рукой что-то почти неосязаемое.

Не говоря больше ни слова, Кэллум придвинулся ко мне совсем близко, и в зеркале я увидела, как его руки крепко меня обнимают. Как и всегда, я ощутила объятия лишь едва-едва.

– Давай больше не ссориться, – тихо сказала я, пытаясь прижаться к нему. – Жизнь и так трудна, так давай не будем осложнять ее еще больше.

– Это верно. – Я почувствовала, как его губы покрывают поцелуями мои волосы. – Прости меня, прости.

– И ты меня прости. – Я улыбнулась ему, и мое сердце было полно желания и надежды.

Золотая галерея на вершине купола собора Святого Павла была единственным местом, где Кэллум казался человеком из плоти и крови, хотя из всех живых его по-прежнему могла видеть и осязать одна только я. Когда мы встречались здесь прежде, ему всякий раз удавалось сделать так, что галерею закрывали для туристов якобы на время проведения ремонтных и профилактических работ – он добивался этого, проникая в сны смотрителя, который отвечал за то, чтобы все помещения собора содержались в порядке. Но я не очень-то рассчитывала на то, что ему удастся сделать это и сейчас, утром. После ухода Кэллума я уже собиралась отправиться в собор, когда мое внимание привлек сложенный лист бумаги, лежащий на моем письменном столе. Кто же послал мне это таинственное письмо? Был только один способ это выяснить. Я взяла телефон и набрала номер мобильника, указанный в письме, плотно закрыв дверь своей спальни, прежде чем нажать кнопку вызова. Раздался один гудок, потом номер переключился на голосовую почту.

« Вы позвонили на номер преподобной Уотерс. К сожалению, сейчас я не могу ответить на ваш звонок, но пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала, и я вам перезвоню!

Я тотчас же отключилась и уронила мобильник на кресло-футон, как будто от него могла исходить какая-то зараза. Опять она! Что ей может быть нужно?

Преподобная Уотерс работала в соборе Святого Павла, и это она говорила со мной после того моего ужасного визита на Золотую галерею, который я совершила, когда мой амулет был в руках Кэтрин. Я тогда была сама не своя, и она пыталась мне помочь, но я вовсе не собиралась рассказывать о Кэллуме совершенно незнакомой мне женщине – попытайся я что-то ей объяснить, и меня упекли бы в психушку. Я видела ее и во время других своих визитов в собор, но всякий раз ухитрялась избежать дальнейших разговоров с ней.