Лара Делаж - Пророчество королевы Севера

– Не о том ты говоришь, Мира, – оборвала ее Орана. – Бывает, воин или охотник и конечность потеряет, да тело все равно здоровым остается. И однорукие, и безрукие, и безногие порой выживают – да остальное на месте, и голова разум не теряет! А эта болезнь терзать его будет всю жизнь. Не быть ему ни воином, ни охотником, ни просто надолго от полатей отлучиться, настигнет в любую минуту падучая эта… Если как тогда, в первый раз, верхом будет – затопчет его конь. Как вчера, да никто не придет на помощь – умрет от кровопотери; замерзнет, если зимой… Не приставишь ты к нему няньку на всю оставшуюся жизнь!

– Приставлю, приставлю, Орана! Сейчас еще моего здоровья хватит, а потом найду ему девушку хорошую, любящую, чтобы не спускала глаз с него…

– Он мужчина, Мира, – покачала головой старуха. – А ты готовишь ему жизнь спеленатого младенца…

– Первенец он мой, – несчастная мать прижала руки к груди и подняла на Орану пылающие глаза, – такой сладкий… такой нежный…

– Негоже разделять детей на любимых и нелюбимых, забывать свой долг…

– Нет у меня любимых и нелюбимых. Только самый ласковый он, самый чуткий, самый добрый…

– Не ребенок он уже. В его годы надо быть охотником, уметь защищать людей…

– Да как же ему стать охотником, – расширила и без того огромные глаза Мира. – Ты же сама говоришь, что как случится с ним эта болезнь, погибнет он тут же без присмотра! А если это в бою, в походе приключится… мне даже представить страшно!

– Вот видишь, даже представить страшно… Не может он мужчиной быть, от печки отойти… Какую жизнь ты ему готовишь? Калеки?

– Всегда, всегда, когда мужчины уходят, в поселении кто-то остается. Одни за домами следят, за детьми… другие еду готовят, за скотиной ходят…

– Так и тут не быть ему хозяином! Упадет, головой об угол дома ударится или в печку попадет и сгорит, еще и пожар учинит… В хлеву случится это с ним – затопчет его скотина, если сам не убьется…

– А если кто-то будет рядом, так обережет его… не так часто с ним оно и случается… А если лекарство будет, может, вообще болезнь отступит, – не сдавалась Мира.

– Не отступает эта болезнь, – покачала головой Орана. – Знаю я ее. Не делай ты из мужчины калеку, ребенка спеленатого…

– Нежный он у меня… ласковый такой… с детками будет… водить их будет… сказки сказывать… Все равно надо, чтобы за детками кто-то следил – пусть он следит!

– Против жизни ты идешь, – с осуждением проговорила старуха. – Забыла обо всем, кроме первенца своего. Продалась чужеземцам, мужа погубила, родных… А теперь-то что? Где найдешь лекарство?

– Как ты узнала? – Мира прижала руки к груди. – Кто еще знает, кроме тебя?

– Знает один человек – знают все. Даневан тебе лазутчика посылал с травой лечебной? Вот этот посланник потом у костра с охотниками погрелся, да все им и рассказал… А те пошли на все стороны, да тоже на ночь с людьми останавливались… Пройдет скоро слух по всему Северу. А если не пройдет, все равно люди знать будут… Нехорошее ты дело затеяла. Забыла о других детях, мужа предала, братьев его… Все равно ведь сына своего не спасешь!

– Спасу! Помоги мне! Помоги мне, Орана… Колдунья ты, знаю… Помоги найти это лекарство!

– И не проси меня, – гостья отвернулась от хозяйки. – Своя у меня дорога, свой путь. Хочешь грех на душу брать – твое дело, не буду тебе содействовать.

– Не говори никому, а?

– Чего не говорить?

– Не говори, что я чужеземцам продалась…

– Я не скажу, но слух все равно идет, сильным полозом ползет…

– Орана, помоги мне траву найти лечебную… Ты ведь тоже мать! Великой Матерью называют тебя…

– По другой причине меня так называют, – перебила ее старуха.

– Помоги, – шептала Мира, впиваясь в нее безумными глазами. – Если уж лекари Валласа знают траву, что предупреждает припадки, неужели ты ее не знаешь? Слухами о твоей великой мудрости полнится земля наша…

– Знаю я ее, знаю! – воскликнула Орана. – Да не скажу тебе! Ибо сама разумеешь, что когда дом в огне, не немощных да больных спасать надо в первую очередь, а молодых и здоровых! Если волки не будут убивать больных оленей, здоровые звери переведутся… Негоже человеку возомнить себя богом! Раз дана была сыну твоему болезнь эта – смирись! Его судьба не твоя! Да, мы, женщины, рожаем детей… Но их жизнь – не наша жизнь! И великий грех вмешиваться в промысел богов, мешать ткущейся паутине матери-судьбы. Смирись! Пока еще окончательно душу не убила свою, смирись! Займись другими детьми. Моли богов о возвращении мужа и родичей. А сын твой пусть с мужеством примет уготованную ему судьбу.

С этими словами старая женщина встала, поднялась и Мира.

– Тебе когда в путь?

– Завтра.

– Не останешься с нами на пару деньков?

– Некогда. Тороплюсь. Где лечь могу? Спать пора…

Хозяйка еще долго сидела у стола, плакала, смотрела на вдруг вспыхнувшее оранжевым пламенем полено в печи… Вышла во двор, зашла за угол дома и взяла из сложенных дров пару бревен. Подложила в огонь, чтобы изба за ночь не остыла…

Рано утром приготовила горячий напиток и свежие лепешки. Орана умылась во дворе у колодца и вошла в избу – сильная и красивая, несмотря на свои годы, с расчесанными белыми волосами, стянутыми кожаным шнуром.

– А куда все так рано отправились?

– День хороший. В лес ушли, Паска всех детей увела…

Старуха кивнула и села за стол. Налила себе горячий травяной чай, отломила кусок теплой лепешки.

– Одумайся, Мира. Не гневи богов…

Женщина комкала в руках платье и смотрела в угол избы, пока гостья завтракала. С последним куском странница вдруг закашлялась, выпучила моментально покрасневшие глаза, медленно начала клониться, как будто тело больше ей не повиновалось. Хозяйка подскочила и подхватила ее, чтобы Орана не поранилась, упав со скамьи. Выпрямилась перед ней и зло сказала:

– Что, думала, ты умнее всех? Наставлять меня вздумала? Я тоже многое знаю! Останешься у меня, пока сына моего не вылечишь. И никто тебя не найдет, и никто тебе не поможет. А если не вылечишь – сгниешь…

Старуха лежала на полу, хрипела, страшно водила по сторонам налитыми кровью выпученными глазами. Мира оглянулась, выглянула в окно… Открыла подполье, где оказалась узкая лестница, взяла гостью за подмышки и стянула вниз. Потом пришла за свечой, набрала в кувшин воды, замешкалась, словно что-то решая, но в конце концов собрала со стола несколько лепешек и завернула в полотняную ткань. Оглянулась в поисках ковша, нашла его – резной, деревянный. Еще раз обошла избу, собрала вещи странницы: лыжи, лук, меховую куртку, мешок, – и тоже отнесла вниз.

Там начинался длинный узкий коридор с деревянными дверями на ржавых петлях. То ли склад, то ли тюрьма… Мира открыла самую последнюю каморку и осветила темную голую клетушку, где стоял сильный запах плесени и сырости. Пол был каменным, стены бревенчатые. Ни окошка, ни щелки, чтобы пропустить солнечный луч… Бросила на пол вещи путницы и то, что принесла, втащила Орану волоком. Та по-прежнему хрипела и вращала глазами. Но ни двигаться, ни произнести хоть что-то не могла.