Синтия Хэнд - Священная [litres]

– Мы с тобой связаны, и ничто на земле, небесах или в аду не сможет нас разделить. И если ты захочешь поговорить со мной, то я непременно тебя услышу. Возможно, я не смогу ответить, по крайней мере сразу…

– Потому что один день там равняется тысяче лет.

Она ухмыляется.

– Верно. Но я тебя услышу. И каждое мгновение буду посылать тебе свою любовь.

– Как? – Я не могу сдержать подступающих слез.

– Через венец, – отвечает она. – Именно там мы найдем друг друга. В сиянии.

Я снова начинаю плакать, а мама обнимает меня и целует в макушку.

– Моя дорогая, милая девочка. На тебя столько всего свалилось. И ты так близко к сердцу все воспринимаешь. Но ты будешь счастлива, малышка. И еще будешь сиять.

Я киваю и вытираю глаза. Потому что на самом деле верю ей. А затем выпаливаю первое, что приходит мне в голову:

– Ты когда-нибудь расскажешь мне о своем предназначении?

Мама отстраняется и задумчиво смотрит на меня. А затем признается:

– Ты – мое предназначение.

Позже вечером мама рассказывает мне немного другую версию произошедшего в день землетрясения. Вернее, упоминает подробности, которыми не стала делиться, когда рассказывала обо всем нам с Джеффри.

О том, что, когда она увидела папу, когда он поднял ее из развалин, в которые превратилась ее спальня, и перенес на небеса, мама узнала его.

– Он мне снился, – объясняет она.

– И о чем был этот сон?

Я, скрестив ноги, устроилась в изножье ее кровати, чтобы смотреть на нее, пока мы разговариваем.

– О поцелуе, – признается она.

– Поцелуе?

В груди вновь просыпается чувство вины, потому что это слово порождает воспоминания о том, как губы Кристиана прижимались к моим.

– Да. Мне снилось, как я целовала его. – Она переводит взгляд на телевизор, на сверкающие набегающие на берег волны. – Он стоял на пляже, а я подошла к нему, обхватила лицо руками и поцеловала. Мы не сказали друг другу ни слова. Только целовались.

– Ого, – выдыхаю я. Это так романтично. – Значит, когда ты увидела его после землетрясения, то узнала в нем парня, с которым целовалась во сне?

– Да.

– И что ты сделала?

Она смеется так легкомысленно, что это больше походит на хихиканье.

– Я втрескалась в него по уши. Ведь мне было всего шестнадцать, а он…

– Невероятно сексуален, – слегка смутившись, заканчиваю за нее я, потому что речь идет о моем отце.

– Да, он был великолепен.

– А что случилось потом?

– Следующие три дня он провел со мной в организованном лагере в парке «Золотые ворота». А в последнюю ночь я попыталась соблазнить его.

– И…

– Ничего не было. Он отверг меня, причем, на мой взгляд, довольно грубо. А на следующее утро исчез. И не появлялся больше трех лет.

– Ох, мама…

– Не надо меня жалеть, – просит она с легкой улыбкой. – Ведь в конце концов все получилось. И я добилась его.

– А что произошло, когда вы встретились в следующий раз? Держу пари, вам было неловко.

– О, к тому времени я уже решила, что он мне не нужен.

У меня отвисает челюсть.

– Ты решила, что он тебе не нужен? Но почему?

– На это было много причин. К тому времени я уже понимала, кто он. Знала, что Михаил захочет жениться на мне, и даже если я не понимала, что это повлечет за собой, то вполне осознавала, что это не будет браком в традиционном понимании. Да и мне вообще не хотелось выходить замуж. Не хотелось, чтобы кто-то решал за меня, какой должна быть моя жизнь. И это, наверное, самая главная причина из всех. Поэтому, повстречавшись с Михаилом снова, я ясно дала ему понять, что он меня не интересует.

– И как он это воспринял? Мне даже трудно представить, что папе кто-то мог хоть в чем-то отказать.

– Он посмеялся надо мной. Что только усугубило для него все. Но Михаил не пожелал отступать. Так что я часто ощущала его присутствие рядом. Хотя порой между его появлениями проходило несколько лет.

– А как же твое видение?

– Они продолжали появляться.

– И ты просто игнорировала свое предназначение?

– О нет, – со всей серьезностью отвечает она. – Я не просто игнорировала его. Я боролась с ним. Сопротивлялась всеми своими силами. И не собиралась позволять кому-то распоряжаться своей жизнью.

– И как долго это продлилось? – затаив дыхание, спрашиваю я.

– Ну, примерно шестьдесят лет.

– Шестьдесят лет… – повторяю я, словно попугай. Похоже, мне самое место на плече у пирата. – Так вот что ты скрывала от меня. Не считая того, что мой отец – чистокровный ангел. Ведь если бы ты сказала мне, что боролась со своим предназначением, а не ту чушь, что рассказывала всегда, то я бы тоже начала сопротивляться.

– Именно так, – говорит она. – Вот только ты все равно начала сражаться со своим предназначением. Думаю, яблоко от яблони недалеко падает.

– И они позволили тебе сделать это? Ну, те, кто на небесах.

– Конечно, позволили. Видишь ли, у меня была свобода воли, и, бог знает, я воспользовалась ей по полной.

– И что же ты сделала?

Она вздыхает. И что-то мелькает в ее глазах. Что-то, похожее на сожаление.

Думаю, это была не лучшая часть ее жизни.

– Я совершала ошибки, – признается она. – Одну за другой, без остановки. И это привело меня прямиком к океану боли. Я проживала день за днем, причиняя боль другим людям, даже тем, кого любила. А еще мастерски врала самой себе. Ты даже не представляешь, как я порой страдала. Но это многому меня научило.

Я пристально смотрю на нее.

– Ты думала, это твое наказание? Ну, за невыполненное предназначение?

Она встречается со мной взглядом.

– Это не было наказанием, Клара. Но да, порой все было так ужасно, что и меня посещали такие мысли. И мне бы не хотелось, чтобы подобное случилось с тобой. К тому же, в конце концов, все сложилось так, как и должно было. И тот поцелуй на пляже все-таки случился.

– Что заставило тебя передумать? – спрашиваю я, но, увидев спокойствие и уверенность на ее лице, начинаю и сама догадываться.

– Мне начали приходить видения о том, что будет после поцелуя, – говорит мама. – Я увидела тебя. И Джеффри. И даже этот счастливый момент. – Она кивает в сторону телевизора.

За время разговора видео сменилось. Теперь мы гуляем по набережной Санта-Круз. Я ем сахарную вату и, жалуясь, что она липкая, облизываю пальцы. Мама просит попробовать и тянется к сахарной вате, отчего камера смещается. На мгновение на экране появляется часть ее лица, нос, подбородок и губы, когда она откусывает кусочек.

– Ням-ням, – доносятся мамины причмокивания с экрана.

Четырнадцатилетняя Клара закатывает глаза. Но на ее лице появляется улыбка.

– Смотрите! Мама, посмотри на меня, – кричит Джеффри с набережной.

Не верится, что у него был когда-то такой звонкий голос.

Камера поворачивается к брату, стоящему рядом с автоматом «Силач». Ему лет двенадцать, он тощий и долговязый, а в своей кепке с логотипом «Гигантов» напоминает аиста. Его глаза цвета серебра горят от возбуждения. Он улыбается нам, а затем поднимает резиновый молоток и со всей силой опускает его на наковальню. Шар взлетает на самый верх и задевает колокольчик. На автомате вспыхивают огни. А затем звенит музыка.