Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Чувствуя, что ноги с трудом держат её, Тэлли попросила Морео свернуть в тихий переулок и опустилась на мостовую под тревожным взглядом Кошачьего Бога.

— Прости… тут… кое-кто ещё просит о помощи, — с трудом проговорила она, — и я не могу отказать. Мы знакомы всю жизнь. Но после, я обещаю, я сразу же помогу тебе.

Морео нахмурился, но тут же, снова чувствуя небывалый прилив сил, сказал:

— Давай поможем ему вместе. Так будет быстрее.

Тэлли кивнула с благодарностью — сейчас ей действительно не помешала бы помощь.

Они молча сидели на остывшей уже мостовой, под увитой молодым плющом стеной, собирая тщательно замаскированные удивлённые взгляды редких прохожих.

— А кто он? — спросил Морео, нарушая ночную тишину, обрамлённую далёким стуком подков резвых шейлирских лошадей где-то в районе Трактирной стороны.

— Тар-Кахол, — с улыбкой ответила Тэлли, всматриваясь в тёмные окна на противоположной стороне переулка, — и мы как можно скорее отправляемся в Дальнюю строну.

Тем же вечером из Дома Радости сбежала ещё одна сумасшедшая: Долора отправилась бродить по улицам столицы. «Не к добру это», — покачал головой расстроенный Грави. Но искать тех, кто убежал в реальнейшем, — он знал — было бесполезно. Потому что никто не мог никуда убежать.

— Мне надо… прогуляться, — сказал принц, с трудом поднимаясь на ноги на крутом берегу Кахольского озера.

Дитрикс Первый и Пойз только кивнули, в молчаливом единодушном умиротворении созерцая отражённые в воде звёзды.

Поднявшись по заросшему деревьями и кустами склону, Таэлир выбрался на улицу Весенних Ветров — там, где длинная и многолюдная центральная улица только начиналась, как огромная река от маленького ручья. Рассвет, несмотря на усилия бродячих артистов, неумолимо наступал, постепенно добавляя в тёмные краски ночи всё больше воды. Таэлир шёл, не встречая никого из прохожих, рассматривая полированные камни мостовой, а на разноцветных мозаичных крышах всё громче звучали первые ноты популярной каждой весной сюиты Утреннего Света.

Принц казался задумчивым и серьёзным как никогда. Но на самом деле он чувствовал, что его лицо застыло от ужаса, как актёрская маска трагедии, и любого дуновения будет достаточно, чтобы он рассыпался в пыль, в прах, забился, затёрся между камнями мостовой и смотрел, как тяжёлые башмаки десятки и сотни лет проходят поверх.

Таэлир осознавал себя на удивление ясно после бессонной ночи: улицы не сливались в один слепящий коридор, не было и той лёгкости и восторженной усталости, обычных после ночных похождений. Только бездонный ужас, перед которым душа замирает, не в силах сделать ни движения, — а со стороны кажется, что всё хорошо.

— Доброе утро! — улыбнулся приветливый прохожий, и Таэлир чуть не отпрыгнул в сторону от звука его голоса, словно с ним заговорила сама Окло-Ко.

Быстро свернув в переулок, он огляделся, как вор, удирающий после удачного дела. Сердце стучало неровно и не в такт, дыхание всё никак не приходило в норму — каждый вздох с ощущением, как будто в груди отрывают клочки от старой пыльной тряпки.

Мысли крутились в голове, не останавливаясь: звонкие, словно капли, что сверкают в лопастях мельниц в пригороде Тар-Кахола. «Может быть, я схожу с ума?» — думал принц и сам же себе усмехался. Это казалось простым и прекрасным, или ещё вот потерять память. Не слышать никогда, не знать, что в День хорошей погоды его отец будет погребён под обломками Арки Победителей. Интересно, каково это, когда заваливает камнями? Отстранённые, холодные, скользкие мысли. Думал, хорошо бы не знать этого — значит, уже похоронил папочку. Пока-пока, никаких больше придирок. Да и то сказать — Тар-Кахолу вздохнётся легче. Ну там, конечно, официальный траур, как положено, но на самом-то деле, мы-то знаем…

Принц вышел из переулка и быстро-быстро зашагал в сторону улицы Холма. Ему казалось, что кто-то идёт за ним, — но, оборачиваясь, он видел только свою тень, метнувшуюся от резкого движения. Солнце уже встало, уже равно одарило своим светом всех: и святых, и преступников. «Я убил отца», — стучало в голове. Убил. Ну, убил — с кем не бывает. Ну, в самом деле, раскис, как будто и не принц вовсе, не сын своего отца.

Таэлир увеличивал скорость, насколько это было возможно, не переходя на бег. Прохожие смотрели удивлённо. Мало ли, куда молодой лори опаздывает. Чего не видели? Скорее, выражение его лица вызывало тревогу у всех встречных. «Они знают. Они всё знают».

Скользнув в один из переулков, ближайший к улице Холма, принц остановился — такой же бледный, как покрытая известняком, на южно-морской манер, стена какого-то дома, к которой он прислонился.

Я должен сказать, должен. Как всегда. Своя совесть ближе к сердцу. А что там потом — неважно. Только чтобы не я, не на меня. Не-подумали-бы.

Как легко будет вычислить. Птичники наверняка вспомнят его в компании уличных артистов. Это там, в реальнейшем, они были так беспомощны. А так они весь Тёмный город перевернут, все любимые места принца, чтобы узнать, кто. Обязательно узнают. И тогда казней не миновать, всё возвратится, и тогда отец станет ещё более подозрительным. А когда правитель подозрительный, все подданные ходят в подозреваемых.

Интересно, будет пытать или нет. С него станется приказать Малуму, этому палачу. Страшно? Ведь страшно? Ну, немного. Конечно. Ха-ха, и этого человека ты собрался спасать! Поистине, чудо сыновнего долга заставит прослезиться и самого циничного.

Страшно, безумный отец страшен. Но хуже, что у них, говорят, есть какие-то средства, которые пьёшь, а потом всё-всё рассказываешь. Может, и неправда. Наверняка неправда. А что, если есть?

Таэлир шёл по улице Холма, натыкаясь на уже нередких прохожих, деловито спешащих по своим утренним делам.

В булочных пекут хлеб. Кошки ожидают молочника. На окне кто-то выставил огромные лилии — наверное, тайный знак. «Приходи ко мне сегодня вечером», — или что-то вроде того. У Коры есть такой прекрасный стих про окна Тар-Кахола. Кора. Забыл совсем про неё. Объявлена охота, как на дикого зверя. И кем, спрашиваю я вас? Правильно, справедливым отцом. Которого нужно спасать. Город просыпается, как птица, чистит свои перья. Прочищает горло. Смотрит в небо, улыбается: весна ещё, даже лето не началось. Юность.

Столько жили до и будут жить после Оланзо. Если бы не несчастный случай, не быть бы ему королём. Но не перепишешь теперь. Король и его непутёвый сын. Напишут в этих книгах, которые хранятся в Университете, что непростое было время, смутное.

Принц шёл и удивлялся, что улица Холма такая длинная, как будто бесконечная. И ему начинало казаться, что он уже проходил мимо этого дома.