Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

— Похоже, у вас проблемы, лори Ум-Тенебри? — произнёс Скрим скорее утвердительно, и его тон, как всегда, безукоризненно вежливый, показался Унимо весьма презрительным.

— Это не ваше дело! — воскликнул он.

Раньше у них никогда не было неприязни, Скрим даже учил Унимо письму и языкам, когда не был занят поручениями отца. Трудно было описать, что произошло, но Унимо знал точно: теперь перед ним совсем другой человек. Возможно, даже оборотень или наёмный убийца — эти нелепые мысли пронеслись в голове Нимо, оставив за собой неприятную мелкую дрожь.

— Вам не стоит меня бояться, я слишком многим обязан вашем отцу, — равнодушно заметил Скрим, смотря себе под ноги, — но на будущее я посоветовал бы вам быть более вежливым в той ситуации, в которой вы оказались. Вы в большой опасности, и это никак не связано с письмом вашего отца.

Унимо ничего не ответил, только продолжал молча смотреть на нескладную фигуру секретаря, которая раньше казалась ему смешной, а теперь будто излучала пугающую необъяснимую силу.

Не дождавшись ответа, Скрим продолжил:

— Вообще-то, сейчас следовало бы присмотреть за вами, но у меня нет на это ни времени, ни желания. Поэтому в течение ближайшего дня советую вам спрятаться подальше в лес и переждать. Если на это не хватит ума, то как можно меньше встречаться с людьми и как-то замаскировать этот невыносимо удивлённый вид, который выдаёт вас даже больше, чем куртка, украшенная серебром, которую я советовал бы хотя бы вывернуть наизнанку, — тут Скрим утвердил своё короткое наставление усмешкой и с интересом посмотрел на Унимо.

Младший Ум-Тенебри снова ничего не ответил, хотя в горле у него застряли слова возмущения вперемежку с вопросами об отце.

Кивнув — больше сам себе, чем собеседнику, — Скрим развернулся и быстро зашагал в сторону города. Когда печальный вестник скрылся из вида, Унимо прошёл несколько шагов по дороге, но быстро скатился в придорожную канаву, насколько это возможно было сделать бесшумно; ему казалось, что из-за каждого куста за ним наблюдает кто-то, похожий на Скрима. У него было такое ощущение, что его тошнит — он припал к земле и скорчился в судорожных, выворачивающих наизнанку рыданиях…

Когда Унимо поднялся, было уже совсем темно. Он выбрался, цепляясь пальцами за комья земли и глины на дорожной насыпи — и это показалось ему восхождением на маленькую гору. Тяжело дыша, Унимо оглянулся, но не увидел ничего. Точнее будет сказать, увидел ничего .

Он не первый раз оказывался ночью за городом: часто специально задерживался у Майти допоздна, чтобы пройти домой по дороге, которая в свете луны и звёзд казалась покрытой тонким слоем серебра, вдыхая свежий, пахнущий далёкими кострами пастухов и холодными ночными озёрами воздух, слушая всплески больших рыб и любуясь перемигиванием светлячков.

Унимо не сразу, но понял, в чём дело: не было ни луны, ни звёзд, ни даже светлячков. Напрасно он запрокидывал голову и кружился, рискуя тут же упасть от головокружения: ни луны, ни звёзд, ни ночных облаков, которые могли бы их скрывать, не было. Как не было никаких звуков, никаких проявлений жизни, кроме громкой и тяжёлой, словно кузнечный молот, работы его сердца. Унимо даже приложил руку к груди, надеясь успокоить его бешеное биение, — всё напрасно. Казалось, будто тяжёлая повозка потеряла управление на горной тропе и с грохотом неслась вниз, задевая по пути камни и вырывая с корнем низкие горные кустарники, чтобы неминуемо разбиться внизу, в ущелье.

Поскольку плоская поверхность под ногами была единственным, что ему осталось привычного, он пошёл по ней, наугад выбрав направление и надеясь, что идёт в сторону города. Впрочем, теперь было совершенно всё равно, куда направляться: в столицу его вели только невидимые нити воспоминаний, которые следовало разорвать как можно скорее.

Каждый шаг по тёмной дороге давался с трудом, как будто Унимо шёл по дну неподвижного озера и столп холодной воды давил на него, стремясь раздавить в мелкий речной песок и развеять по дну. Ум-Тенебри медленно и долго шёл и думал о том, что за почти пятнадцать лет так и не научился ничему важному или хотя бы полезному. У него не было тех изысканных знаний, которые для немногих избранных составляют радость человеческого бытия: он не разбирался ни в поэзии, ни в музыке, не знал древних языков и науки звёзд, науки рождения и превращения веществ, как не знал и многого другого. Так, читал урывками отовсюду — то, что его вдруг заинтересовывало, но через дигет 5 5 Дигет — период времени, принятый в Шестистороннем Королевстве и состоящий из пяти дней (как правило, четыре дня работы и пятый — выходной). или два уже забывал о своём увлечении. Не имел он также и полезных людям занятий, которые могли бы помочь ему прожить без отцовского наследства и заслужить своё место в городе: он не знал ни искусства врачевания, ни кузнечного дела, ни каменного, ни пекарского, ни счетоводного, ни охранного… он не знал ничего, рассчитывая всю жизнь прожить на наследство Ум-Тенебри, когда-нибудь потом найти какую-нибудь подходящую должность, или пойти учиться, или путешествовать, или ещё что-нибудь придумать. От ясной картины своего недавнего будущего Унимо стало ещё хуже: если бы он и так не брёл в полной темноте, то наверняка бы заметил, что у него потемнело в глазах. Он видел себя таким ничтожным — очевидно, и мир перестал замечать его, не желая тратить на него драгоценный свет звёзд. Унимо вдруг почувствовал, что темнота никогда не закончится, что жизнь его закончена и он только по ужасной ошибке остался в этой непонятной пустоте, в которой каждый шаг приближает его к безумию. Но он всё равно упрямо шёл, по дороге, которая никуда не вела, такой одинокий и ненужный даже самой смерти…

Вспоминая ту ночь, Унимо никогда потом не мог точно сказать, сколько времени он шёл: время, казалось, тоже забыло о нём и ощутимо растягивалось, словно нити горячей сахарной патоки, превращая настоящее в нескончаемую пытку. В какой-то момент младший Ум-Тенебри решил сдаться, лечь прямо на пыльную дорогу и уснуть. Тогда единственная его надежда была на то, что он заснёт и никогда больше не проснётся, — потом он с удивлением вспоминал, какой светлой и притягательной казалась такая возможность. Скорее всего, ничего бы не произошло, если бы Унимо остановился, но он всерьёз боролся с этим искушением: ещё упрямее брёл вперёд, ещё чаще смотрел на небо в ожидании хотя бы одной звезды — и всё чаще спотыкался. В конце концов он спотыкался уже на каждом шагу, каждый раз — как маленькое прерванное падение, и снова, и опять. Унимо всерьёз разозлился на себя: «Ну хоть что-нибудь ты можешь сделать? Жалкий ты тип, ну хоть что-нибудь?!»