Анна Удьярова - Остров Укенор

Скажи, чьей тенью станешь ты? — то ли спросил, то ли похвастался знанием старинной обрядовой поэзии Тьер.

Унимо ответил:

— Властительницы отражений —

Луны.

Он тоже знал старую поэзию. Эти четверостишия, похожие на пирожки с зеленикой.

— А вот я буду тенью одного очень важного человека, — не дождавшись вопроса, сообщил Тьер, загадочно улыбаясь.

Можно было спросить: «Мастера Смерти?» — и смотреть, как темнеет взгляд Тьера, как его наигранная увлечённость сходит клочьями, пока не остаётся только гладкий череп безысходности. Унимо не стал спрашивать, вместо этого он подыграл:

— У меня будет целый день, чтобы задавать тебе вопросы, и к ночи я наверняка отгадаю.

— Ты ведь не собираешься запереть меня здесь? День осенних привидений — мой любимый праздник, и я не сделал ничего, чтобы ты имел право так поступить!

— Кроме того, что родился, — пробормотал Унимо и, завидев, что Тьер готовится к невыносимым упрашиваниям, поспешно добавил: — Хорошо, хорошо! Можешь ходить по улицам и пугать прохожих, это будет хотя бы уместно.

Чтобы отметить День осенних привидений в Тар-Кахоле, нужно совсем немного — выйти на улицу. С учётом того что этот праздник отмечают в самом сердце осени, это может быть уже непростым заданием. Нужно не забыть надеть тёплый плащ и непромокаемую обувь: гулять придётся долго. Возвратиться раньше, чем закончится первая ночная вахта, считается плохой приметой.

Некоторые кофейни и магазинчики работают всю ночь, так что можно зайти погреться и выпить кофе или чаю с шиповником. В «Кофейной соне», к примеру, даже готовят специальный «Кофе осенних привидений». Хозяйки кофейни говорят, что это самый бодрящий и согревающий кофе, и каждый раз добавляют в него что-то новое: сироп из корицы, синтийский перец или морскую воду.

Не нужно переодеваться или раскрашивать лицо мелом (хотя раньше так делали, но театральное искусство, даже самодеятельное, не стоит на месте, и со временем стало важным только поверить в то, что вы — это не вы, а теперь и вовсе достаточно только убедительно рассказать об этом), нужно просто выбрать себе «жертву» — человека, чьим призраком вы становитесь на один день. Точнее, пока вас не выведут на чистую воду. Поскольку любой, кто встретит вас, может спросить (важно спросить первым):

— Кто ты, поздний прохожий, гонимый осенним ветром?

И человек отвечает, что он «только тень от света бледного солнца (яркой луны)» — и говорит, чья.

Если «хозяин» находит свою тень, то тень должна ответить:

— Я — твоя тень, но вижу, что мы совсем не похожи. Я — это только я.

После этого он перестаёт быть тенью и выбывает из игры (впрочем, многие «отгаданные» тени оседали в кофейнях и тавернах и подсказывали оставшимся, где искать других привидений). Удачей считалось найти все свои тени и самому не попасться «хозяину тени».

Можно было стать тенью только тому, кто жив. Часть страшных историй, которые дети Шестистороннего рассказывают друг другу перед сном — это описание случаев, когда человек (по незнанию или по легкомыслию) становился тенью умершего и оставался тенью навсегда, бродя по улицам ночного Тар-Кахола и напрасно призывая того, кто его «отгадает». Такие истории нравились поэтам.

В тот День осенних привидений было ясно, а вечером сияла луна — так, что прохожим было сложнее скрывать свои лица и прятаться. Ветер гнал по небу тёмную кавалькаду туч, и этот стремительный бег захватывал дух. Тревожный ритм света и тени звучал над крышами и мостовыми, сухие листья выглядывали из партера садов.

Унимо сначала думал остаться в булочной, но потом вспомнил, что День осенних привидений — и его любимый праздник тоже. В детстве это была возможность гулять ночью, когда город сам становится чьей-то тенью, когда открываются другие магазины, зажигаются фонари и выходят другие люди, совсем не те, которые спешат по делам при свете дня. Он с отцом бродил по улицам, крепко держась за его руку и поминутно оборачиваясь. Потом День осенних привидений полюбился ему своей мрачной красотой и неожиданной близостью к реальнейшему. Хотя на Исчезающем острове каждый день был почти таким — когда нужно угадывать, чья ты сегодня тень.

Он завернулся в тёплый плащ, закрыл булочную и оставил ключ за оконным украшением — для Тьера. И пошёл в сторону улицы Горной Стороны, оборачиваясь и выбирая переулки потемнее. Он боялся сказать, чья он на самом деле тень. Но и притворяться в такую ночь было невозможно.

— Кто ты, поздний прохожий, гонимый осенним ветром? — услышал Унимо за спиной голос тени.

Конечно, во всём Тар-Кахоле не нашлось места, чтобы спрятаться от него .

Можно было не отвечать. Это ведь не реальнейшее, на самом деле. Унимо молчал.

— Дай угадаю. Тень Форина, да? Тень того, кто забрал твои Монеты Выбора, без которых каждый человек — только тень от листа, гонимого ветром случайностей?

Унимо молчал.

Поздняя весна или даже лето. Солнце сидит на плече, как дрессированная кошка. Тепло. Он идёт из Университета после экзамена — конечно, сдал отлично. «Приходите ко мне на факультатив, — сказал седой профессор факультета Звёзд и Светил. — Что значит, для старшекурсников? Я сам внесу вас в список, и только попробуйте не ходить!»

Унимо старается, но не может сдержать улыбку. Скорее домой, рассказать отцу. И маме.

Астиан Ум-Тенебри читает книгу. Перед ним — привычная послеполуденная чашка кофе. Он только кивнул, когда услышал, что его сын сдал экзамен отлично. Иначе и быть не могло.

Мама обнимает. Так же, как обняла бы, если бы он провалил экзамен.

— Отец, они хотят назвать новую звезду в честь Защитника. Говорят, раньше так называли бога.

— Да, очень давно, — рассеянно отзывается отец…

Исчезающий остров. Время зажигать фонарь маяка.

Но в свете восходящих звёзд видно, что море отступило далеко. И остров теперь — не остров. Вокруг маячной башни бегают рыбацкие мальчишки, но исчезают, как вьюрки, завидевшие коршуна, когда наверху появляется силуэт сумасшедшего старика.

Он всё время с кем-то разговаривает, и довольно громко. Но как только кто-нибудь поднимается по ступеням башни (чтобы принести ему еды или — самые смелые — попытаться позвать вниз, в посёлок), тут же умолкает и не произносит ни слова. Только глаза его, цвета серых камней с брызгами чернил, на долю мгновения с тоскливой надеждой замирают на вошедшем, но потом снова мёртвыми рыбами болтаются на поверхности лица. И посетитель, поставив у лестницы корзину с хлебом и сыром, стремится только скорее убраться подальше.