Ребекка Роанхорс - След молнии [litres]

Он смеется.

– Муха в рот залетит, – шутит он со счастливой улыбкой. – Ты тоже любишь кофе с сахарком?

Люблю ли я? Да я даже не знаю, что это такое. Вообще не могу вспомнить, каков кофе с сахаром на вкус.

– Только кашу, – решаю я подстраховаться. Кофе такой вкусный, что я расстроюсь, если сахар его испортит.

Он сыплет столовую ложку сахара в синюю кукурузную кашу [28] Синяя кукуруза, или, как еще ее называют, кукуруза хопи (выведена индейским племенем хопи, проживающим в резервации на северо-востоке Аризоны), представляет собой разновидность кукурузы, выращиваемой на севере Мексики и юго-западе США. Растение имеет долгую историю использования: не только в качестве еды, но и как краситель пищевых продуктов и напитков, а также как сырье для ферментированного алкогольного напитка чича морада. . Я немедленно размешиваю ее и ем. Сахар тает на моем языке так сладко, что даже начинают ныть зубы. Идеальное дополнение к слегка ореховому вкусу кукурузы. Просто чудесно.

– Где ты все это достал?

– Мне подарили.

– Подарок что надо! И кто этот друг?

– Не друг. Родственник. Мой внук.

Понятно. Вот, значит, кто его таинственный гость.

– Он приехал из Бурке.

Он произносит это слово как «Буур-ке», с длинным раскатистым «у». Я знаю это место. Город в ста милях к востоку от Стены. Когда-то его называли Альбукерке, но после беспорядков от него мало что осталось. Частично сохранившийся город, частичное название. Вполне справедливо. Я слышала, что это очень плохое место. Дикая страна, сотрясаемая межрасовыми войнами и страдающая от гнета водных баронов. Нерешаемые проблемы с беженцами.

Я съедаю еще одну ложку каши. Делаю еще один глоток кофе, и наконец мы оба начинаем завтракать. Раздается только стук ложек о борта мисок да прихлебывание из кружек. Впервые за долгое время я чувствую расслабление в теле. Знакомый уютный хоган, теплый кофе с землистым привкусом. На минуту я забываю о чудовищах, о мертвых маленьких девочках, об одиноких трейлерах, и жизнь становится почти идеальной.

– Ну что, ты общаешься с Нейзгани? – спрашивает Тах.

Идеальное разбивается вдребезги. Аппетит вдруг пропадает, и я откладываю ложку в сторону.

– Нейзгани ушел. Ты забыл?

Тах фыркает.

– Такие упрямые. Вы оба. Я думал, он уже вернулся.

Наверное, сахар и кофеин попали в мою кровь слишком быстро, поскольку руки вдруг начинают дрожать. Я покрепче обхватываю ладонями кружку и делаю вид, будто внимательно изучаю поверхность стола, за которым мы сидим. Но на самом деле я смотрю на дешевую «Формику», облупившуюся по краям, и пытаюсь сообразить, что ему ответить. Но в голову ничего умного не лезет, и я решаю просто следовать фактам.

– Прошел почти год, Тах. Я не думаю, что он вернется.

– Не вернется? – Он издает горлом звук, вероятно, означающий недоверие. – А вот я так думать не могу. Тем более сказать. Нейзгани — легенда. Герой. Он спас тебе жизнь, когда… – Тах вдруг резко замолкает.

Я трогаю большими пальцами края кружки.

– Мне очень жаль, дочь моя. – Голос старика становится мягким и слегка обиженным. – Я знаю, что ты не любишь вспоминать о той ночи. – Он вздыхает и отхлебывает кофе. – Я хочу, чтобы ты позволила мне помолиться за тебя.

– Нет.

– Очень нехорошо, когда прилипает смерть. Правильная церемония может помочь…

– Тах, пожалуйста…

Он сдается.

– Возможно, с Нейзгани что-то случилось.

– С легендарным Убийцей Чудовищ? Это вряд ли.

– Но он не сказал, почему…

– Мы уже обсуждали это!

Я ни за что не расскажу Таху о тех словах, которые произнес Нейзгани на Черном Плато. Старик все еще видит во мне только хорошее, и такая вера для меня драгоценна. Несмотря на то что учитель разглядел кое-что иное…

– Да, но…

– Давай не будем.

– Мэгги…

– Тах!

Обычно мы не ссоримся, но теперь я нервничаю. Я еще не отошла от убийства и даже не успела отдохнуть. Несмотря на терпеливое гостеприимство Таха, сейчас я, наверное, произвожу впечатление ужасного собеседника. Я начинаю думать, что приезжать сюда было плохой идеей. Особенно если он настроен поговорить о Нейзгани.

Он молчит с минуту, прежде чем начинает говорить снова:

– Не забывай, что Нейзгани – не человек. Он думает не так, как мы.

Я фыркаю. Не так, как мы, – это еще мягко сказано.

Голос Таха становится мягким:

– Ты когда-нибудь расскажешь мне, что случилось на Черном Плато?

Кружка с кофе начинает дрожать в моих руках. Я придавливаю ее к столу. Крупинки сахара, задержавшиеся на языке, становятся горькими. Я откидываюсь на спинку стула и резко дергаю головой. Все. Этот разговор окончен.

Тах наблюдает за мной с явным любопытством. Но больше ни о чем не спрашивает, только ворчит:

– Как много секретов. Ни семьи, ни друзей, и теперь ты даже не общаешься с Нейзгани? У тебя никого нет, Мэгги.

Дело не в том, что мне не нужны друзья или семья. Нужны. Я такой же человек, как все. Просто… все сложно. С Нейзгани было как-то иначе. Словно я обрела бессмертие. Рядом с ним я никогда не волновалась. Но быть после этого с кем-то другим? Из крови, плоти и человечности? Не думаю, что захочу взять на себя такую ответственность.

– Все у меня в порядке, – с трудом выговариваю я. – У меня есть ты и мои собаки.

– Я всего лишь старик, с которым можно поговорить. К тому же я долго не протяну. И что ты тогда будешь делать? Нехорошо так жить. В одиночку, ни с кем не связанной. Путь дине – обрести связь между собой и близкими, между собой и всем миром. Образ жизни дине – это к’е , то есть родство, вот так. – Сведя руки вместе, он переплетает пальцы, затем раскрывает ладони, оставляя пальцы переплетенными. – Но ты, твоя жизнь – все отдельно. – Разомкнув руки, он разводит их в стороны и шевелит пальцами. – Это неправильно. – Он делает паузу и красноречиво смотрит на меня. – Даже если живешь с собаками.

Это старый спор между нами, но сегодня – не спавши, находясь в дерьмовом настроении и под непривычной дозой кофеина – я к нему не готова.

– Ты поможешь мне со штукой, которую я принесла, или продолжим обсуждать сплетни о Нейзгани?

Сорвавшиеся с языка слова звучат грубее, чем мне бы хотелось, и я запоздало улыбаюсь, чтобы хоть как-то их смягчить. Но улыбка выходит кривая, больше похожая на усмешку.

Он пристально смотрит на меня. Я продолжаю выдерживать эту глупую приклеенную ухмылку на своем лице. Наконец он вздыхает и опускает плечи.

– Давай показывай, что принесла.

– Где ты это взяла?!

Мы стоим напротив друг друга у кухонного стола, держим по кружке свежесваренного кофе и смотрим на лежащую перед нами голову. Он накрыл стол старой пластиковой скатертью, после чего я все-таки вывалила голову туда, куда он хотел. Я впервые вижу ее на свету. Черты лица чудовища угловатые и грубые. Два разреза для глаз и один для рта. Вид у головы такой, будто ее слепили из глины, после чего ребенок проковырял отверстия палочкой. Нос почти полностью плоский. Голову будто приложили лицом к гранитному утесу и сильно надавили. Под полупрозрачной мясистой кожей, свисающей с черепа, видны прожилки. У головы большой широкий лоб и массивная квадратная челюсть, и это придает ей не менее брутальный вид, чем когда она была живой. Я тихо присвистываю от восхищения. Ну и урод!