Роберт Сальваторе - Без границ

— К Ясгуру, — сказала ему Далия, называя конспиративную квартиру, известную всему Бреган Д'эрт и дому Тополино, и свернула в сторону, пересекла крышу, прыгнула на следующую, потом к её краю, где снова упёрлась посохом и с разбега перемахнула через широкую улицу, рухнув на следующее здание, поднялась и побежала дальше.

Прыжок показался Реджису впечатляющим, но он не мог остановиться и полюбоваться им, поскольку сам бежал, спасая свою жизнь. Он услышал крики внизу и позади, тяжёлую поступь кованных сапог на мостовой.

Он не мог их обогнать. Он хотел воспользоваться своим беретом, волшебной шляпой маскировки, но сейчас было слишком рано, и улицы пустовали. Какое обличье мог он принять, чтобы обмануть преследователей?

Он пересёк гребень одной из крыш и понял, что место заканчивается — поскольку здесь здания стояли дальше друг от друга и он не мог продолжать перебегать с крыши на крышу.

Реджис подошёл к ближайшей трубе, слишком узкой, чтобы протиснуться. Он сорвал волшебную сумку с пояса и положил её сверху на кирпичи, открыв как можно шире.

Мгновение спустя сумка упала вниз в очаг частого дома в Глубоководье.

Благодаря своим навыкам и посоху, Далия очень быстро опередила погоню. Она спустилась на улицу и повернула обратно, рассчитывая обойти солдат и вернуться в их комнату, к Энтрери. Она подобралась близко, под таким углом, который позволял ей видеть тёмное сейчас окно.

Сможет ли она туда попасть?

Она выбирала маршрут, полная решимости попытаться, когда заметила процессию.

Далия отступила, пытаясь восстановить дыхание. Под ней, маршируя по переулку, двигался отряд солдат — маргастерских солдат, предположила она — вместе с четвёркой низких и широких демонических созданий, похожих на дварфов, каждый из которых тащил носилки с той тварью, которая раскатывалась перед ними в комнате, теперь собравшейся в фекальную скульптуру закрытого тюльпана.

Далия знала, что находится внутри этого зловонного, смертоносного цветка.

У Форесби Янга сегодня было много работы. Архитектору поручили перепроектировать склад для купеческой гильдии, и они хотели увидеть чертежи уже в эту десятидневку.

Он отправился в свою мастерскую, которая когда-то служила ему берлогой (и будет служить снова, знал он, когда терпение жены иссякнет) и развернул пергамент на чертёжном столе. Он подумал, что не помешает развести огонь. Форесби всегда вдохновляли пляшущие языки пламени в хорошем костре, даже в жаркий летний денёк.

Он взял полено из кучи и наклонился пониже, чтобы сунуть его в очаг, но замер.

— Что? — спросил он, положив полено на пол и потянувшись в горку вчерашней золы, где лежала какая-то кожаная сумка.

— Как… — хотел спросить он, открывая её, но окончание вопроса вышло наружу простым вздохом, когда из сумки вылетел небольшой дротик и попал ему под подбородок.

Форесби пытался закричать, но нет, он уже заваливался спиной на пол, и заснул ещё до того, как ударился о пол.

Из кошеля, из чудесной бездонной сумки, выполз Реджис, жадно глотая воздух после затхлого пространства в надразмерном кармане.

Он огляделся, заметил, что наступил рассвет, затем похлопал по берету.

Несколько секунд спустя из дома Форесби Янга вышла маленькая человеческая девочка. Она подскакивала, она семенила, она хихикала и играла в странные игры, в которые часто играют молодые люди, и всё время она направлялась к дому фермера Ясгура.

Где ждала Далия.

Жужжание… уколы жала… маленькие вспышки огненнойболияркиеоранжевыевспышки…

Они залезли в штаны, кусаются, тысяча ос, тысяча тысяч, без числа. Слишком много.

Тьфухтьфуфу, ох! Во рту! Они у меня в… Почему я не могу двигаться? Почему я ничего не вижу? Какая боль, маленькая боль, слишком много небольшой боли вместе.

Осы! Не осы!

Огненнаябольяркиеоранжевыевспышки… убейте меня. Убейте меня, пожалуйста.

Далия… Далия…

Так много мудрых изречений преследуют нас на каждом шагу, но помогают ли они нам или просто ограничивают? Стоит ли прислушаться к подобным фрагментам знаний, или эти забытые пути древних времён лучше забыть или хотя бы пересмотреть?

В отношении традиций, древних изречений или обычаев я много раз находил справедливым второе. Сама концепция древней мудрости в конце концов кажется… неоднозначной, и как мы можем надеяться улучшить то, что оставили нам предки, если мы должны следовать их путям? Неужели ритуалы и традиции так отличаются от материальных сооружений? Разве остановили бы дварфы добычу, достигнув границ выработок в своих древних родинах?

Конечно же нет. Они бы вырыли новые тоннели, и если бы во время этого они открыли лучшие строительные материалы или новую конструкцию помостов, то использовали бы их — и скорее всего вернулись в старые тоннели и усовершенствовали работу, проделанную отцами отцов отцов их отцов.

Тогда почему всё должно отличаться, когда дело касается традиций? Уж среди моего народа традиции точно служат ограничениями — и притом ужасными. Половина населения Мензоберранзана заперта в ловушку второстепенных ролей, их амбиции находятся в клетке слов более древних, чем самые старые тёмные эльфы, слов, написанных больше тысячи лет назад. В этом случае некоторые причины такого положения дел очевидны: госпожа Ллос и её заповеди. Действительно, религия — для тех кто верует в любую веру — зачастую не подлежит сомнениям и не изменяется под действием здравого смысла или призыва к простой справедливости. Слово вечно, говорят они, и всё же во многих случаях очевидно, что это не так.

Тогда почему эта так называемая мудрость держится так прочно?

Я считаю, что прихоти недоступного и (как удобно!) неопровержимого божества — лишь часть ответа. Другая часть относится к тёмным уголкам традиций любой разумной расы. Ведь те традиции, что сохранились вопреки всему здравому смыслу или очевидным моральным изъянам, те традиции, которых придерживаются наиболее рьяно, слишком часто служат на благо тех, кто получает от их соблюдения наибольшую выгоду.

В городе моего рождения носителям власти не приходится соперничать с половиной населения. Верховным матерям не приходится беспокоиться о мужчинах, и по традиции они могут использовать своих мужских партнёров как пожелают. Даже такие личные занятия, как занятие любовью, определяются потребностями женщин Мензоберранзана — и не испытывайте иллюзий по поводу «любви» в подобных отношениях — и мужчина, который не станет подчиняться, столкнётся с суровым наказанием за свою дерзость. Только женщина может возглавлять дом. Только женщина может восседать в Правящем Совете, и даже самый высокопоставленный мужчина в городе — обычно архимаг Мензоберранзана — по традиции, по закону, по требованию этих беспощадных правительниц, по-прежнему считается менее важным, чем самая незначительная из женщин.