Владимир Стрельников - Водяной

— Чего? — Сладостной дремы как не бывало. Я подскочил и уселся, ошеломленно глядя на безмятежно-раскинувшуюся на шелковом китайском покрывале пустынницу. — А сколько лет тебе, Аяна?

— Что года для таких как мы, повелитель? Ты молод и наивен, меришь все по опыту своей людской жизни. Двадцать два века мне будет через половину века, если тебе это интересно. — Пэри чуть повернулась, изогнувшись. Вот никогда бы и ни за что бы не дал этому созданию тысячелетия с лишним.

— Не думай о секундах свысока, красавица. — Я чуть шлепнул по упругой тысячелетней попе. — Что ты говорила о своих сестрах?

— Вдоль этих рек живут еще три мои сестры. Нас осталось очень мало, господин. И они тоже будут рады твоему покровительству. Мы сильные, послушные. Много знаем и много умеем, господин. Мы не будем тебе надоедать. Появимся, когда призовешь.

— А они будут согласны? — Ай, пошла такая пьянка, режь последний огурец. Создания, сумевшие прорваться через века, стоят общения. Меня распнут историки, если узнают, что я упустил такой шанс.

— Я спрошу их, повелитель. — Аяна встала на колени, и, сложив руки на груди, поклонилась.

— Хорошо. А пока — ты Македонского видела? И Спитамена? И вообще, как у тебя с памятью? — Два следующих дня я слушал рассказы о походе великого македонца по этим землям. Вот кажется, Аяна тогда была совсем юной, молоденькой согдианкой. Сопливая тринадцатилетка. Да, по тем временам девица на выданье. Но от этого она взрослее не становилась, много ли она могла видеть и тем более понимать? Но рассказывает так, что я сижу, развесив уши и открыв рот. Как будто сам там побывал и все это вижу. Вижу, как полыхает родной поселок Аяны, и как она, сбежав в пустыню от объятого пламенем поселения, каким-то образом переродилась в ту особу, что я сейчас держу на коленях и прижимаю к себе с немалым удовольствием. И дело не только в совершенном теле, сколько в знаниях и опыте, уме и легком характере. С другой стороны, попробуй проживи столько букой. Хотя, из черепушек, которые остались за этой особой, точно курган можно сложить, я в этом уверен. Интересную я себе подчиненную подобрал. И если сестры ее согласятся — и их подберу. Как говорил товарищ Сталин — кадры решают все! И вопрос, будет ли он здесь такое говорить? И родится ли вообще?

— Так, с тобой все здорово-ладно? — проверив капсулы с детворой, я присел на айван, где скромненько притулилась пустынница и завороженно перебирает жемчуг. Реально завороженно, как я ей вручил основательную чашку с собранным мною с горной и очень чистой речки урожаем, так уже часа четыре пересчитывает, перекладывает, пересматривает. Похоже, не зря говорят, что пэри можно отвлечь, коль пригоршню бусинок кинуть. — Эй!

Я резко хлопнул в ладоши. Аяна подпрыгнула, растерянно заморгала, потом глянула на руки в чашке и смущенно спрятала их за спину.

— Так, без меня не трогать. А то зависаешь, как старый процессор. — Я забрал чашку и поставил ее наверх, на полку. — Тебе нужно быть в своих владениях? Или постоянно не обязательно?

— Я вообще могу раз в столетие там появляться. Пустыня сложно меняется. — Очаровательно улыбнулась кум-пэриси. — Если вы не против, я тут огляжусь, пробегусь. И присмотрю за этой девочкой заодно, для нее много лучше будет, если ее еще и женщина встретит.

— Отлично, я тебя именно об этом и хотел попросить. — Да, моя власть над пэри близка к абсолюту. Но нужно ли это мне? Взаимное сотрудничество намного лучше, ибо все, что делается ей на пользу, в конечном итоге принесет пользу мне. — Я на пару суток отлучусь. А пока — надень это.

И я протянул пустыннице простую и скромную розовую жемчужинку, диаметром около дюйма, надетую на толстую шелковую с золотом нить.

Чудесное создание только глянуло на нее, повернулось ко мне спиной и приподняло роскошные волосы руками, обнажая тонкую шею. Заигрывает, однако. Женщина она всегда женщина, даже если ей двадцать два века. И еще показывает свою покорность.

Завязав на шее прочный узел, я повернул пэри, поправил жемчужину, чтобы она находилась ровнехонько во впадинке меж грудями.

— Это моя попытка артефактостроения, Аяна. Функций две — можешь меня дозваться, и отвод глаз. Отвод простейший, но достаточно эффективный. Всем будет казаться, что ты на пару шагов дальше, чем есть на самом деле. И поймать много сложнее, и из ружья попасть уже очень сложно, почти невозможно, разве стрелок чудовищно косоглаз и криворук. Позвать тоже просто — рукой сожми и мысленно меня кликни. Ты очень сильная, меня верст на пятьсот дозовешься. А если на берегу ручья или реки, то и тысячи на полторы.

— Спасибо, повелитель. — Глаза пэри полыхнули оранжевым.

— На здоровье. Я побежал, не скучай тут. И тигров мне не разгони. — В следующий миг я уже мчал по Сырдарье. Нужно заскочить к евреечкам, потискать их как следует, пока мы не расстались. Судя по всему, дело идет к этому. Сначала меня испугались, но заинтересовались. Потом отдались и наслаждались. А вот когда я содомита с присными ушатал — ужаснулись. И судя по всему, будут бояться все сильнее. Так что пока страх просто придает пикантности ночным кувырканиям, но скоро будет вязать язык и руки. Или наоборот, развяжет и то и другое, а мозги выключит. Не стоит до такого доводить. Нужно исчезнуть вовремя, оставив женщинам после себя сладостные воспоминания, чтобы порой ночами с бьющимся сердцем просыпались.

Ну и забрать нужно то, что мне должна была купить Рахиль. Дамочка крайне деловая, наверняка уже все сторговано и упаковано.

Собственно, именно так и оказалось. Рахиль купила мне несколько комплектов одежды (и дорогой новой, и добротной, но чуть подержанной); обувь; по ее заказу были изготовлены ножны и рукоять для шамшира, а также добротная подвесная для него, кожаный пояс с парными кобурами для револьверов и разгрузка с кобурами для хаудахов. Стальной шлем-мисюрка с кольчужным подвесом, чтобы шею и плечи прикрывал, добротная бригантина с кольчужными рукавами по локоть. К моему удивлению, нашлось даже седло западно-американского типа, с высокой лукой и чехлом для винтовки. Шелковое белье; всякие мелочи, вроде опасной бритвы или круглой фляги. Книги, карты, подшивки газет и журналов. Порох и пули для пистолетов и винтовок.

Все было уложено в небольшую лодочку около пирса, кроме комплекта новой одежды и обуви. Которые я сейчас примерял, крутясь около высокого зеркала в комнате Рахиль. Означенная дама и Марьям с глубоко скрытым волнением наблюдали за мной.

— Вроде как отменно. Что скажете, дамы? — Из зеркала на меня смотрел крепкий мужик лет сорока, в белой бумажной, как здесь говорят, сорочке, синих шароварах, синих же сафьяновых сапогах, подпоясанный синим с золотой нитью платком. Голова прикрыта скромной тюбетейкой тисненой кожи, с шитыми золотом узорами орнамента.