Владимир Стрельников - Водяной

А покамест народ засыпает на ходу. Мужики еще держатся, зевают, но под командованием однорукого казачины, коего зовут Михаилом, устраивают скотину, а бабы и девчонки уже спят. Даже Анна спит, свернувшись клубком около девочек-китаянок.

— Учитель, возьмете меня с собой? — Около моего сапога вынырнула Хилола.

— А Ёркин один тут справится? Сама видишь, Аяну я отослал, мало ли что в голову взбредет закупам? — Я поглядел на русалочку, которая высунулась из воды по пояс, и сейчас расчесывает волосы. Вот уж действительно, погибель для мужиков. Те аж зевать перестали, пялятся на русалку. Но после моего сурового взгляда опомнились и забегали пошустрее.

— А ты их усыпи, учитель. Всего-то для тебя дел — туман на них наслать, а в туман вытяжку из головок мака добавить, у тебя же два кувшина стоит в кладовой под стазисом. — Хилола неожиданно проказливо улыбнулась. — И нам спокойствие, и они выспятся добротно. Ну, пожалуйста, я тоже поохотиться хочу.

— Это хорошая идея. — Кивнул я, и оглядел свою базу. Мужики закончили сооружать корявый, но прочный кораль, или загон, короче, ограду для коней и верблюдов. Женщины спали: молодые на айване наверху, постарше уснули ниже, на циновках под камышовым навесом. Дервиш невозмутимо изображал из себя изваяние, лишь изредка перелистывая страницы Корана. А солнышко тем временем садилось за заросшие тугаем холмы. — Пожалуй, одна из лучших.

И от речной глади медленно стал подниматься туман. Густой, непрозрачный, окутывающий словно ватой предметы, пряча их в своем пухлом одеяле. В этом тумане невозможно было заметить, что одна отдельная полоса, словно живая, струилась под навес кладовой и выходила через окошко. И эта струя тумана не пропускала ни единое живое существо, кроме дервиша. Уснули лошади и верблюды, заснули мужики, женщины и девушки тоже не избежали нескольких вздохов этой смеси водного пара и макового молочка. Ничего, за пару ночей наркошами не станут, да и я помогу прочистить легкие и мозги, есть такие травки. А так хоть отоспятся.

Солнце подмигнуло мне своим последним лучом этого дня и скрылось. С востока накатывалась тьма, на небе замигали звезды.

— Пора. Доброй нам охоты. Ёркин, пригляди тут! — На причал посыпалась моя одежда и оружие, а я уже мчался в воде рядом со своей ученицей, радуясь свободе и скорости. Иногда я или Хилола вылетали из воды, и со звонким плюхом падали обратно. Или напротив, практически бесшумно ныряли в воду. Шалая девчонка смеялась, далеко над водой рассыпая звонкий серебристый смех.

А на приближающемся каюке работорговцев началась суета и суматоха, забегали с фонарями и факелами вдоль бортов люди. Ух, какие активные, аж душа радуется. Вон какой-то хлыщ, весь из себя нарядный, в дорогущем шелковом, шитом золотой нитью халате, с револьвером и фонарем пытается рассмотреть, что творится над водой.

Вот его-то Хилола и цапнула, красиво так, элегантно. Вылетев из воды как атакующая белая акула, почти вертикально, вцепилась работорговцу в глотку зубами и блокировала руки с оружием и светильником. И сдернула свою жертву в воду. На каюке вопли ужаса, пальба в воду во всех направлениях. Все в дыму, война в Крыму. Правильно, так и надо, пока вы свои кремневки перезарядите…

Я набрал скорость, вылетел с одного борта, перелетел через каюк и сшиб еще одного охранника в воду, сразу свернув ему шею. А Хилола в прыжке пробила своей изящной ручкой доски борта, и разорвала бедро еще одному. Нормально так, через несколько минут кровью истечет. Моя очередь — и брошенный мною тяжелый мушкет пробил грудь еще одного работорговца, выйдя из спины на пару локтей.

Над водой прям стелился дикий, запредельный ужас. Ну а что вы хотите — не надо было выбирать такую профессию, сопряженную с серьезными профессиональными заболеваниями.

Впрочем, хватит. А то и рабы от страха помрут. Так что на лодку лег тяжелый, липкий туман. А когда он спал, то от работорговцев остались кучки праха, в колодки одного из рабов воткнулся тяжелый нож, перерезав стягивающие веревки. Ну а мы с моей ученицей мчались дальше. У нас сегодня большая охота, эту ночь запомнят надолго. По крайней мере, те, кто сейчас в рабских колодках сидит. И расскажут об этом в меру своих художественных возможностей.

Поохотились мы с Хилолкой славно. Еще восемь корабликов с работорговцами догнали. И экипажи трех резали на глазах у соседей, все ж таки по Дарье движение весьма активное. Как шарахнулись от воплей купцы, любо-дорого посмотреть было. Хоть на королевскую регату в Лондоне на Темзе выставляй. Но их я трогать не стал, ибо рабами они не торговали.

Восьмую плоскодонку мы забрали с собой, и особо не шумели там. Ибо живой товар составляли девочки и девушки, целых двадцать семь душ. В основном узбечки, уйгурки и китаянки, плюс три русские, кто-то здорово наловчился воровать девиц. И бросать таких на реке нельзя, они совершенно беззащитны. Потому охоту и прекратили. Теперь буду думать, каким макаром этих девиц доставить до родителей. С мусульманками особых проблем не будет, правоверных в рабство обращать нельзя. За это на голову укоротят сразу. Так что их просто доставить до властей, несмотря на все грешки, в этом случае они работают неплохо. Русские пойдут обратно с моими закупами, это не проблема. С китаяночками что делать, без понятия, может, Ёркин их тоже в мусульманки определит? Ладно, посмотрим. Самый край, их вместе с русскими отправлю. Как мне помнится, дома их вряд ли особо ждут, китаяночек в это время даже в Штаты контрабандой продавали, все бордели на Диком Западе больше чем наполовину из китаянок состояли. Дам девицам по кой-какой денежке, не обеднею. Будут невесты пусть с небольшим, но приданным.

На базе нас встретили дервиш, играющий в шахматы с лисой-оборотнем, Аяна, внимательно инспектирующая капсулы с моими будущими подчиненными, и просыпающиеся люди. Судя по всему, сон под воздействием алкалоидов не самое лучшее, что может быть в жизни. Народу было явно плохо и точно не до нас. Разве только Михаил стоял и пялился на каюк, с которого на берег спрыгивали молодые особы женского пола. Ёркину, Аяне и ее подруге мои новые гостьи были явно не интересны. Дервиша женщины уже особо не интересовали, а пустынницы за столетия и тысячелетия насмотрелись всякого-разного, и фиг их чем теперь удивишь.

— Ну, доброе всем утро. Ёркин, Михаил, этих друзей человека распределите, приглядите и озадачьте. — Я шагнул к своей аккуратно сложенной на пирсе одежке, и принялся одеваться, игнорирую любопытные взгляды особей женского пола. Ничего во мне страшного или особенного нет, обычный гуманоид. Просто ну очень красивый.

— Итак. Знакомимся снова. Я водяной, хозяин здешних вод. — Подойдя к кицуне, коротко поклонился я.