Ирина Матлак - Десятая жизнь [litres]

С интересом рассматривая своего двухколесного друга, я дернула кончиками ушей, невозмутимо повела пушистым хвостом и небрежно бросила:

– Да так, сущие пустяки…

Я ведь ликой, в конце концов! Древнее существо! А им совсем не обязательно знать, что добрую часть силы для снятия проклятия я позаимствовала у их обожаемого темного мага.

Подумав о Лафотьере, я встрепенулась и вспомнила, что вообще-то очень спешу. Как мои действия повлияли на него и на проводимый им ритуал, не имела ни малейшего представления и искренне надеялась, что ничем ему не навредила. Ему – в смысле ритуалу, маг-то о себе позаботится. Все же не хотелось бы испортить допрос пострадавшей, способной своими показаниями меня оправдать.

– Едешь или как? – поторопила я застывшего изваянием Федю.

Судя по выражению лица, он склонялся к «или как», но возможность выбора у него была чисто формальной, а на деле отсутствовала. Помявшись несколько секунд, мой отважный сопровождающий нерешительно пристроился позади меня и еще более нерешительно по моему указанию обхватил меня за талию.

Мопед, словно только и ждавший, когда же его наконец освободят от проклятия, сорвался с места по первому требованию.

Кто бы мог подумать, что эта старая рухлядь может столь стремительно набрать такую скорость! Возможно, я просто отвыкла от быстрой езды, и именно поэтому в сравнении с повозкой мопедик показался сверхскоростной ракетой, но это было нечто!

Пришлось вцепиться в руль изо всех сил, чтобы не слететь с сиденья. В ушах засвистел ветер, развевающиеся волосы атаковали бедного Федю, который, утратив всякую робость, вцепился в меня такой же хваткой, какой я цеплялась за руль. Подпрыгивая на кочках, мопед громко чихал, выплевывая мерцающий дым, и снова рвался вперед. В какой-то момент даже начало казаться, что это не я управляю им, а он управляет мной.

По обеим сторонам тянулись зеленые луга и пшеничные поля, мелькал, сливаясь в сплошное темное пятно, высокий лес, где-то на задворках маячили великаны-горы, и разнообразные запахи щекотали нос. К ним, извечным ароматам Морегорья, сейчас примешивался еще один: резковатый, отдающий одновременно и сладостью, и горечью, и чем-то, не поддающимся описанию, – наверное, так пахла сила, окружающая нас фиолетово-зеленым, переливающимся под солнечным светом облаком.

В город мы влетели на всех парах, распугав встретившихся по пути прохожих. Если до этого дня и оставались те, кто меня не боялся, то после моего фееричного проезда по центральным улицам таковые перестали существовать точно.

Лихо завернув на главную площадь, я сбавила скорость и затормозила прямо у входа в отделение. Федя едва соскреб себя с сиденья и, пошатываясь, подошел к ближайшему столбу, привалился к нему и принялся выравнивать дыхание. Я, соскочив с мопеда, любовно погладила его по рулю, вслед за чем из выхлопной трубы вылетел очередной разноцветный дымок.

Хвост свой на отсечение даю – у моего мопедика есть зачатки разума!

Пока просила Федю провести меня в помещение, где проходит допрос… э-э-э… убитой, чувствовала себя настоящим извергом и эксплуататором. Бледный как мел парнишка едва держался на ногах и, кажется, был готов попрощаться с тем, что успел съесть в первой половине дня. Тем не менее он послушно, хоть и неровной походкой, потопал вперед. Я бросила взгляд на мопед, прикидывая, могут ли его спереть, но тут же пришла к выводу, что нет – не рискнут.

Когда вошла в отделение, у меня вырвался невольный смешок. Хвостато-ушастая особа на мопеде, который выплевывает волшебный дым, – это уровень! Не ведьма на метле какая-нибудь!

Кабинет, куда мы пришли, располагался на подвальном уровне. Здесь было темно, сыро и вообще противно, особенно с учетом стоящего в местных коридорах смрада. И вот вроде к кладбищам я уже привыкла, да и покойничков никогда не боялась, но все равно неприятно стало. Даже холодок по позвоночнику пробежал.

Присутствие Лафотьера я почувствовала еще до того, как его увидела. Собственно, мне и смотреть на него не требовалось, чтобы понять, в насколько скверном расположении духа он пребывает. Коридор, которым мы шли, утопал во тьме – и вовсе не из-за отсутствия на этом этаже окон.

– Кхм-кхм, – привлекла я внимание, остановившись в шаге от загораживающего проход в кабинет Лафотьера.

Сперва показалось, что он меня либо не услышал, либо услышал и проигнорировал. Но спустя долгую паузу маг все-таки обернулся и… я для разнообразия почувствовала себя лягушкой. Лягушкой, которую убили, заморозили, разморозили и теперь препарируют.

– Прежде чем ты меня убьешь, позволь уточнить, за что? – дипломатично начала я. – За то, что использовала нашу связь в исключительно корыстных целях, или за то, что испортила допрос?

Прямо-таки ощутила, как в руках темного мага появился невидимый скальпель, готовый в меня вонзиться!

– Портить было нечего, – отрывисто бросил он.

И вот тут стало понятно, что паршивое настроение Лафотьера вызвала не столько я, сколько ситуация. Опять.

– Снова никаких зацепок? – спросила догадавшись.

На моей памяти Лафотьер голос повышал не так уж часто, да и его холодный тон обычно производил впечатление большее, нежели крики. Но сейчас, когда он внезапно рявкнул, стукнув кулаком по стене, у меня буквально сердце в пятки ушло!

– Немыслимо! – Кажется, стена даже содрогнулась. – Как при таком уровне силы, какая ощущалась в твоей мастерской, он мог полностью зачистить следы убийства?! Черт возьми, на трупе сильнейшее магическое клеймо, не позволяющее его поднять!

На всякий случай отступив на шаг, я осторожно поинтересовалась:

– Совсем-совсем никак не поднять?

Он вновь полоснул по мне убийственным взглядом и промолчал, что, видимо, стоило принимать за согласие.

Теперь я хорошо понимала, почему Лафотьер так бесится. Как же! Такой весь из себя сильный и темный, а ему уже в который раз утирают нос! И вот интересно – кто?

Поскольку с оправдательными показаниями меня обломали, я расстроилась не меньше темного мага. Даже застилающая коридор тьма стала казаться очень уместной и соответствующей мгновенно понизившемуся градусу настроения. Но я была бы не я, не попытайся сунуть свой кошачий нос поглубже в это дело, дабы лично удостовериться в том, что сделать ничего нельзя.

Обогнув застывшего в дверном проеме Лафотьера, я втиснулась в кабинет. Находящиеся внутри зерры при моем появлении откровенно опешили и лишились дара речи, что выражалось в мгновенно смолкших разговорах. Кажется, такой наглости от ликой, совершившей, по их мнению, этой ночью жестокое преступление, они никак не ожидали.

– Где главная пострадавшая? – деловито осведомилась я.