Ирина Матлак - Десятая жизнь [litres]

Зерр упал на пол, и я тут же заслонила его собой. Потом так же быстро передо мной оказался Лафотьер, и нас окружил темный полупрозрачный купол, по которому пробегали бледно-зеленые искры.

Настал черед Малетты лишаться дара речи: такого она точно не ожидала. Еще бы! Не только эта кошка облезлая умеет сплетать силу с темной магией, мы тоже кое на что способны!

– Как вы… – начала она и, не договорив, вернула на миг утраченный самоконтроль. – Не важно. Ты все равно слаб, маг. А ты, Акира, разучилась пользоваться силой. Вы не ровня мне.

В следующий миг она подтвердила статус «сильнейшего мага», как ее назвал Лафотьер, когда говорил о том, кто сумел проникнуть на городское кладбище. Не было никаких спецэффектов, никаких взрывов или чего-то подобного, просто – раз, и вся наша защита полетела коту под хвост, разрушенная прокатившимся по залу незримым, но хорошо ощутимым импульсом.

Лафотьер снова был обездвижен, и я осталась один на один с разъяренной фурией. Меня отшвырнуло назад, прямо к постаменту, и я лишь чудом избежала болезненного с ним столкновения. Мои последующие попытки напасть на Малетту ни к чему не привели – она всякий раз оказывалась быстрее, уклоняясь от всех адресующихся ей атак. Возникло странное ощущение, что мое сознательное каким-то образом сдерживает бессознательное, не позволяя ему контролировать ситуацию и управлять силой в полной мере.

Пока меня уносило к постаменту, я выронила сумку, и подобравший ее Дэйш уже лихорадочно листал страницы Книги мудрости. Сказал бы мне кто-нибудь – он и правда такой дурак? Думает найти там секреты долголетия? Или рассчитывает, что Малетта позволит ему меня убить? Да она сама, собственноручно жаждет меня прикончить, очевидно же!

Из-за хаоса, творящегося последние несколько минут, я далеко не сразу заметила, что вокруг меня появились зажженные свечи, принесенные ветром, точнее силой, все из-за той же двери вместе с пучками каких-то трав, среди которых однозначно присутствовала кошачья мята. На мое счастье, ее было не настолько много, чтобы я начала терять рассудок.

А Малетта подготовилась основательно. Наверное, вчера здесь ночевать осталась и поджидала нас с утра пораньше.

Наряду с мечущимися в голове суматошными мыслями проскальзывали и более трезвые, связанные с поиском выхода из данной ситуации. А ситуация-то была откровенно скверная. Ужасная просто!

– Пора повеселиться. – С многообещающей и какой-то маниакальной улыбкой Малетта подошла к застывшему каменным изваянием Лафотьеру.

– Не смей! – крикнула я и, попытавшись к ним приблизиться, наткнулась на невидимую преграду.

Неожиданно Малетта рассмеялась – громко, заливисто.

– Занятное зрелище, – отсмеявшись, бросила она. – Ты даже не понимаешь, кого защищаешь. Сама ведь желала ему смерти. Если это из-за того, что ты его фамильяр и погибнешь вместе с ним, тоже можешь не трепыхаться. Погибнешь в любом случае. Начнем!

Она вытянула перед собой руку, и по застывшему лицу Лафотьера пробежала судорога боли. Не знаю, чем это было вызвано, но мне эта боль не передалась. Вообще только сейчас обратила внимание на то, что и неподвижность мне не передавалась тоже, хотя, по идее, должна была.

Я не знала, каким образом Малетта собиралась возвратить мне воспоминания, перед тем как убить, но сделать это она намеревалась явно не сейчас, а позже. Не уверенная в том, что поступаю правильно, я все-таки решила рискнуть.

Круто развернувшись, поднесла ладони к алтарю. Поколебалась еще пару секунд, услышала от Малетты: «Нет, еще рано!» – поняла, что на правильном пути, и решительно коснулась чуть шершавого и теплого, как кошачий язык, камня.

Несколько долгих секунд ничего не происходило, а потом ладони вдруг обожгло – совсем как в тот раз, когда я попыталась взять кулон. Хотела вскрикнуть, но голос больше мне не принадлежал, как и тело, которым я перестала управлять. Сознание билось в нем запертой птицей до тех пор, пока его не подхватили мягкие волны, напрочь отделившие меня от реальности.

…Я шла той же тропинкой, что и этим утром. Миновала арки и фонтан, обошла каменную скульптуру, обогнула храм и, оказавшись на заднем дворе, увидела старую, широко раскинувшую скрюченные ветви секвойю. На одной из этих ветвей, совсем как в однажды приснившемся мне сне, сидела Акира. В свободном легком платье, с распущенными черными волосами и взглядом, направленным на меня, – цепким, проницательным, мудрым. Таким, какой может быть только у того, кто прожил далеко не одну сотню лет и пережил очень многое.

– Привет, Маргарита, – произнесла она голосом, очень похожим на мой, только чуть более низким и глубоким.

Я остановилась и вздрогнула.

Плохой, очень плохой признак разговаривать с самой собой! И не просто перед зеркалом или рассуждая вслух, а фактически наяву!

Может, я заработала шизофрению, притом уже давно? И вся эта грань мира, включая кошачьи уши, хвост, темных магов и спятивших давних подруг-сестер, – просто плод моей прогрессирующей болезни?

– Нет, ты не сошла с ума, – понимающе усмехнулась Акира.

Спрыгнув с дерева, она подошла ко мне, едва не заставив непроизвольно попятиться, и, глядя в глаза, произнесла:

– Просто ты – не я.

Где бы мы сейчас ни находились, здесь было очень тихо. Так тихо, что повисшая звенящая тишина казалась ощутимой буквально физически. А после последних слов Акиры стала еще плотнее.

Я подумала, что ослышалась.

– Ты не Акира, – прозвучало повторно. – Ты человеческое дитя по имени Маргарита, которой было суждено умереть через несколько дней после рождения.

Понятия не имею, каким чудом я осталась стоять на ногах, а не сползла потихоньку на землю. То есть сначала меня все убеждали, что я ликой, прожившая бог весть сколько лет, заставили в это поверить, а теперь оказывается, что я – просто «человеческое дитя»?

Ничего не понимаю!

– Но как же…

– У нас не так много времени, – оборвала меня Акира. – В отличие от Маты, я не могу позволить себе говорить долго. Поэтому я просто покажу.

С этими словами она обхватила мое лицо руками, заставляя смотреть ей в глаза, и надавила пальцами мне на виски.

И я увидела заполненную людьми площадь, в центре ее стоял эшафот, на который всходила одетая в черное девушка-кошка. Увидела накинутую на ее тонкую шею петлю и ощутила вспышку боли, когда она затянулась. Несколько долгих мгновений агонии – и чувство полета, в то время как оставшееся внизу тело рассыпалось на сотни эфирных частиц, которые вскоре растворились.

Гудящие где-то машины, простаивающие в вечных пробках, и мигающие светофоры. Подтаявший мартовский снег и крики, доносящиеся из палаты одного родильного отделения. Страх и отчаяние, вызванные пониманием того, что ничего не получилось. И еще больший страх, граничащий с трепетом, когда на границе жизни и смерти появилась она – девятихвостая белоснежная девушка, не имеющая возраста. Прародительница.