Энтони Райан - Владыка башни

Не отрывая взгляда от гибнущего города, мой отец изрек:

— Всякая победа есть лишь морок.

— Поднять паруса! — срываясь на визг, завопил генерал. — Поднять паруса, я вам говорю! Заставьте двигаться это корыто!

Капитан отдал приказ матросам-рабам, и те бросились выполнять. Я же спокойно подошел к лееру и начал разглядывать остатки генеральской армии, теснимые к реке. Варитаи с тупой покорностью дрались до смерти, вольные мечники, охваченные страхом, прыгали в воду. Примерно в полумиле к югу вольная кавалерия едва сдерживала натиск воинов в зеленых плащах. Кто бы ни командовал теми конниками, он с завидным хладнокровием пресекал все их попытки удрать. Но совершенно напрасно — вскоре в тыл им зашел крупный отряд всадников, которые для начала на полном скаку выпустили по воларцам тучу стрел. В считаные мгновенья вся вымуштрованная дисциплина воларских солдат испарилась, на поле битвы осталась перепуганная толпа, не имевшая к тому же возможности сбежать.

Я отвернулся от мерзкого зрелища и заметил одинокого всадника, скачущего вдоль дамбы. За ним бежали несколько тысяч бездоспешных дикарей с палицами и луками. На таком расстоянии лица всадника было не разглядеть, но у меня не было ни малейшего сомнения в том, как его зовут.

— Скорее! — Голос генерала перекрывал грохот якорных цепей. — Если сегодня же эта лохань не выйдет в море, я лично сдеру шкуру с каждого раба на ее борту!

— Что, захотели вернуться домой? — хмыкнула Форнелла, стоявшая с бокалом вина у стола с картой. — Я бы не советовала это делать при таком-то приливе.

— Какой там еще дом? — рявкнул в ответ генерал. — Мы идем в Варинсхолд и будем ждать следующую волну. А уж когда я ее дождусь, я оставлю от этой земли выжженную пустыню. Пиши, раб! — гаркнул он мне. — «Я, генерал Реклар Токрев, сим повелеваю уничтожить всех жителей данной провинции…»

Я нехотя потянулся за пергаментом, но тут нечто привлекло мой взор. Корабль пришел наконец в движение. Команда, глухая к мольбам барахтающихся в воде мечников, развернула паруса, и ветерок повлек нас вниз по течению. А дело в том, что краем глаза я заприметил паруса, появившиеся в миле впереди нас. Мне довелось повидать немало различных судов, так что я без труда узнал мельденейский флаг, трепещущий на грот-мачте: широкое черное полотнище, которое поднимали в бою. Крик впередсмотрящего подтвердил, что это отнюдь не иллюзия, порожденная страхом.

— Лучников на такелаж! — приказал капитан. — Баллисты, товсь! Куритаев на бак!

За первым мельденейским кораблем появился второй, затем еще два. Я искоса посмотрел на генерала и, к немалому своему изумлению, увидел лицо труса. Весь его громогласный кураж, все показное самообладание сменились обильно текущим потом и несдерживаемой дрожью. Только тут я сообразил, что этот человек просто-напросто никогда не участвовал в настоящей битве. Он наблюдал за ними издали, посылал других на смерть, а сам всегда оставался в стороне. Я едва сдержал смех: трус он или нет, моя жизнь была в его руках.

Но если мне удалось сдержаться, то его жене — нет. Она развернула свиток, который я передал генералу этим утром, и от души хохотала, читая его. Лихорадочно блестящие глаза мужа уставились на нее.

— В чем дело? — вскинулся он. — Что так вас развеселило, моя любезная супруга?

— О, ничего! Просто радуюсь, что не зря потратила деньги. — Продолжая смеяться, она указала пальцем на вашего покорного слугу.

— Да ну? — Генерал злобно зыркнул на меня, и его бледная физиономия побагровела. — И в каком же смысле, хотелось бы знать?

— Позвольте мне зачитать последнее, по всей видимости, произведение нашего прославленного книгочея и поэта Вернье Алише Сомерена, озаглавленное «Торжественная ода к генералу Реклару Токреву. Подражание Кирвалю Дракену».

Она театрально откашлялась, едва удерживаясь от хихиканья, и с выражением начала декламировать:

— Замолчи, — тихо произнес генерал, но она и не подумала останавливаться.

— Заткни свой поганый рот, паскуда! — Рванувшись к ней, он сбил Форнеллу с ног, а когда она попыталась подняться, ударил сапогом в живот. — Сколько же лет я вынужден был терпеть эту стерву! — Он снова пнул жену, корчащуюся на палубе. — Долгий век я провел в твоей ядовитой компании, сердечко мое! — Еще удар, и из ее рта хлынула кровь. — А ведь уже после первой недели нашего супружества мне было ясно, что когда-нибудь я тебя убью…

Кинжал, который Форнелла бросила тогда в своей каюте, был коротким, но достаточно острым, он с легкостью вошел в основание генеральского черепа. Генерал издал поразительно тонкий стон, напоминающий всхлип ребенка, готового заплакать, а потом упал лицом вниз. Его нос отчетливо хрустнул, стукнувшись о доски. Впоследствии, друзья мои, я всегда испытывал сожаление, что его смерть оказалась столь короткой и он так и не узнал, кто нанес ему смертельный удар. Как бы там ни было, мне хватило времени осознать тот факт, что немногие из нас оканчивают свою жизнь так, как того заслуживают.

Форнелла выплюнула на палубу красный сгусток. Судя по ее безразличному взгляду, она уже смирилась со своей участью.

— Полагаю… — прохрипела она, — просить прощальный… поцелуй… не имеет смысла?

Заслышав позади топот, я обернулся. На меня неслись два куритая с мечами наголо. Первым моим побуждением было броситься к лееру и вручить свою судьбу воле волн, но я отказался от этой идеи, когда в обшивку за моей спиной впилась стрела, за которой тут же последовали другие. Не успел я нырнуть под стол, как оба куритая уже лежали на палубе, нашпигованные стрелами, как ежи. Форнелла испуганно охнула — стрела пригвоздила ее юбку к палубе. Мне хотелось бы сказать, что мой последующий поступок был продиктован рыцарскими понятиями о чести или что мною двигала безоглядная отвага, когда я схватил ее за руки и затащил под стол, в то время как стрелы дождем сыпались на нас… Увы, это была бы ложь. Я прекрасно понимал, что Форнелла будет полезным пленником, и надеялся, что мельденейцы по достоинству оценят мою услугу, спаси я ей жизнь.

Мы лежали, прижавшись друг к другу, а вокруг падали стрелы. Затем раздался свист и грохот чего-то тяжелого, рухнувшего на палубу. Жарко пахнуло и завоняло дымом. Стук стрел и свист снарядов не утихали. Женщина прижималась ко мне, хотя какой защиты она от меня ждала, мне и сейчас неведомо. Внезапно палуба резко накренилась, и звуки летящих стрел сменились звоном стали. Рядом с нашим укрытием упал мертвый раб-матрос, из раны на его горле хлестала кровь. Вскоре яростные крики сменились жалобными мольбами. И все стихло.