Агрис Богдан - Конец вечности

Я потерялся в трамвайных изводах,
Я ошалел от цифири маршруток.
Нет бы – махнуть в Баден-Баден на воды,
Там иностранных раскармливать уток.
Где уж... Ещё подвернулась халтура.
Я путешествую разве на "мыши".
Сеть, понимаете, инфраструктура...
Кто же ещё её, падлу, опишет?
Хоть бы начальник сказал недовольно,
Видя, что сгасла в коллеге сноровка:
"Ты журналист, или хорь протокольный?",
И отослал меня в командировку.
Так ведь не скажет, он вежливый шибко,
Да и меня не поймёшь без устава,
Что это, в тридцать три зуба улыбка,
Или свело лицевые суставы...
Что до сознанья, - так сделалось падко
На созерцание до сладострастья
Онтологического недостатка
Или не менее умной напасти.
Лучше бы тихо дошёл до столовой,
(Благо, находится в офисе просто),
И под шумок поедания плова
Полюбовался пейзажем погоста.
В том, что редакция задним фасадом
На мусульманское смотрит кладбище,
Кто виноват, разбираться не надо,
Всё же огромного парень умища.
Memento mori да memento mori...
Помню, отстаньте, скорее бы лето,
Мало того, что с Анютою в ссоре,
И ни хрена не жуётся котлета.
Падает сервер, - изящно, красиво,
Я бы сказал, с планетарным размахом...
Да, и зачем в пресс-релизе курсивом
Выделил кто-то "...онлайн-альманаха..."?
Что ты хотел этим выразить, милый
Специалист по общественным связям?
Ну-ка, посмотрим... Неужто Камилла?
Вот от кого не видал безобразий...
Вечер. И мысли с изрядным изъяном,
К бывшей жене завернуть, - недалече
Дама живёт... Но без пары стаканов
Я не решаюсь обычно на встречу.
Дома весь день дожидается "Дьябло".
Верхний сосед выплывает на стрежень.
Бог ему в помощь... Сыщу пару яблок,
Съем, - и случайного монстра прирежу.
А за окном – фонари и пороша.
Сон не идёт. Подогнувши коленку,
Думая: "Может, я тоже хороший",
Бьёшься пребольно клыками о стенку...

Если ныне ветра обретают сознанье и речь,
Если наши тела в зазеркальный вросли промежуток,
Кто возьмётся нутро заповедного сада стеречь?
Кто прорвётся к нему, наплевав на запреты маршруток?
Как ресница, в хрусталике плавает яблочный сон,
Обращаясь занозой, лишь только доходит до сердца.
Рана времени - здесь, но её бередить - не резон:
Не излечишь её легковесной рукой иноверца.
Мне бы только понять, как же с нами стряслись имена?
Назови меня лишь, - и разлука ворвётся мгновенно.
Пишешь слово "любовь", - а написано будет "война",
И горит Карфаген, и Аттила идёт на Равенну.
Что же эта ладонь наливается тяжестью вдруг?
Что оделись в базальт невесомые мнимые числа?
И мгновенный зигзаг разбивает космический круг
На бессмыслицу сил и бессилие всякого смысла.
А черта горизонта становится слишком близка.
Воздух – лунный ландшафт: чересчур уж в нём крапин и вмятин.
Замер камень в руке – он уже не дождётся броска.
Голос вычертил след – иероглиф по образу "ятя".
Мы записаны в камень, мы втравлены в известь и жесть.
Мы – лакуна пейзажа, обмолвка морщинистой речи.
Мы – последний пробел, тот, который уже не прочесть,
Не лицо, но рельеф, где зияет расщелина встречи.
Тягость век вековых... (Или – "век вековать"? Подскажи...)
Неба пасмурный воск процарапав ресницами сосен,
Чтобы не ускользнуть за черту вековечной межи,
Зрячей хваткою ветра держись за шершавые оси.
Хоть тобой до сих пор всё болеет седая вода,
Нас и ей не признать – мы забытые, смертные боги...
...Через сердце Эдема продеты войной провода,
Те, что выведут нас напрямую к железной дороге.
14 июня 2000 - 12 февраля 2001 года