Георгий Левшов - Сделка с демиургом [litres]

Сержант пульнул окурок в мусорный бачок, угодил точно в жерло, настроение немного улучшилось. Возле арки дома номер десять возникло движение. Серые тени скользнули по асфальту, трансформируясь в расплывчатые фигуры, запахло горящими спичками. Парень был не робкого десятка, служил в ВДВ, всерьез занимался боксом, выступал за спортивное общество «Динамо». Но сейчас ему стало не по себе. В тени дома появились силуэты, отдаленно напоминающие людей. Хотя и был молодой человек неверующим и в церковь захаживал, как в музей, поглазеть на сусальные обрамления икон да послушать певчих, но на всякий случай он перекрестился.

Тени будто того ожидали. Растеклись, как чернила по стенам, и исчезли в подвальном окне. Запах горелых спичек исчез вместе с ними. Треснула рация, как испорченный приемник.

– Сержант Евтеев!

– Майор Костенко! Как служба, солдат? – Голос у майора был колким, сухим, не проспавшимся.

– Нахожусь на посту, товарищ майор!

– Топай домой, служивый! Угнанную машину эвакуируют утром, я распорядился.

Сержант растерянно огляделся по сторонам.

– Это нарушение, товарищ майор…

– Ты будешь со мной пререкаться, сержант?!

– Никак нет!

– Вот и умница! Езжай в отделение, сдавай ствол, шагом марш к невесте! – Костенко хохотнул.

Евтеев работал в управлении пять месяцев и ни разу не видел майора улыбающимся. Приказ есть приказ! Он сел за руль служебной машины, укатил на улицу Маяковского в штаб ГАИ Дзержинского района. Через четверть часа он напрочь позабыл про тени в подвале и необычную манеру разговора начальника управления.

Инна смахнула с потного лба налипшие пряди волос.

– Думала, что умру…

Высокие груди, увенчанные острыми сосками, судорожно вздымались в такт дыханию, капельки пота на лбу были солеными на вкус.

– А вдруг у моего клона порок сердца? – засмеялась девушка.

– С пороком сердца спринтерские дистанции не бегают! – сказал Роман.

Он покрывал поцелуями ее плечи, грудь, живот.

– Ромео, прекрати! – восторженно взвизгнула девушка. – Я так опять заведусь!

Он откинулся на спину, Инна легла рядом, задрала ноги на стену, придирчиво изучая розовые ноготки.

– Моя подружка не усложняла свою жизнь педикюром!

– Зачем? И так прекрасно!

– Ужасно хочется жрать! – тоном капризной девочки сказала Инна.

– Где мы достанем еду в три часа ночи?!

– Конечно! – нарочито противным голосом пропела она. – Уходил барышню до полусмерти, а как кормить – в кусты!

Роман вскочил на ноги, натянул джинсы на голое тело.

– Украду у соседей!

– Я отплачу, Ромео… – промурлыкала девушка.

Он вышел в коридор, прокрался в кухню. Память сохранила закоулки просторной коммунальной квартиры. Две большие комнаты принадлежали семье Зинченко, муж работал экскаваторщиком, до беспамятства напивался по субботам и побивал жену Клавдию Васильевну, малограмотную тетку, прибывшую в Северную столицу из Тамбовской губернии. У семьи Зинченко было двое мальчиков школьного возраста, в период экзекуций дети сохраняли молчание. Воскресным утром отец семейства появлялся на кухне жалкий и небритый, источая аромат перегара. Он униженно мыл посуду и просил у жены прощения. В такие часы Клавдия Васильевна торжествовала победу. Соседнее с комнатой Зинченко жилье находилось в распоряжении пожилой преподавательницы географии. Ее звали Мета Яковлевна, она была латышкой по происхождению, добрая и очень близорукая дама. В примыкающей к кухне комнате доживал свой век ветеран войны Семен Павлович Ткачев. Семен Павлович лишился под Сталинградом обеих ног. Он перемещался по квартире с грохотом, на старой каталке, пил тихо, в одиночку, никому не мешая. Соседи называли его просто Палычем. Палыча все уважали, без расспросов давали деньги в долг, которые тот отдавал точно в срок. Доктор Гутман владел двумя смежными комнатами и персональным балконом. Дверь гомеопата украшал витой шнурок, по замыслу архитектора приводящий в движение колокольчик. Только вот колокольчики не приживались в многоквартирной коммуналке! Гутман грешил на Лешу Буткевича, но доказательства хищений привести не мог. Между врачом и прорицателем установились стойкие враждебные отношения. Они становились единодушны в неприятии советской действительности, о чем могли говорить до бесконечности. Имелось подозрение, что по ночам гомеопат слушал «Голос Америки», в целях конспирации используя изготовленные по специальному заказу наушники. Вот и сейчас из щели под дверью его комнаты просочился оранжевый свет.

Воспоминания щедро подбрасывали факты из биографии, не скупясь на подробности. И чем больше он вспоминал, тем менее убедительными казались эпизоды из жизни. Словно шпион рассказывал заученную легенду или ученик-отличник штудирует сюжет рассказа Пришвина!

Роман прокрался на кухню, распахнул дверцу холодильника, выудил пяток яиц. Полдела сделано! Теперь следовало изловчиться зажарить яичницу, не разбудив жильцов. Он зажег конфорку, синий огонек вспыхнул ярким пламенем. Сковороду он позаимствовал у Зинченко, там же раздобыл растительное масло. Жарить яичницу в лунном освещении оказалось плевым делом! Яйцо плюхнулось на сковороду, обрызгав линолеум янтарными капельками. Пригоршня серой соли на трапезу, и дело в шляпе!

Дверь неслышно распахнулась, на кухню вышла пожилая женщина.

– Костик, это вы? – Она подслеповато щурилась. – Вы уже вернулись?

Роман пробормотал что-то невразумительно и проскользнул в комнату. Соседка проводила его близоруким взглядом.

– Вас так долго не было дома, Костик…

Он плотно притворил за собой дверь. Инна, как была голышом, кинулась навстречу, загребла вилкой сочный шмат яичницы, пританцовывая от наслаждения.

– Хлеба не хватает! – промычала она с набитым ртом.

– Могла бы спасибо сказать!

– Ты – мой герой, Ромео! – Она звучно чмокнула любовника в висок. – Спас голодную женщину от обморока!

Он щелкнул выключателем, подошел к старинному трюмо, выдвинул ящик. Среди аккуратно сложенных бумаг, подколотых квитанций обнаружилась стопка черно-белых фотографий. Снимки веером легли на журнальный столик. Продолжая жевать, Инна с интересом наблюдала за его действиями. Наконец он нашел искомую фотокарточку, приблизился к высокому, в рост человека, зеркалу, по краям которого чернели следы облупившейся амальгамы.

– Что ты затеял, Ромео?

Роман поднял на уровень глаз обычную фотокарточку. Размером девять на двенадцать сантиметров.

– Похож?

Инна отставила сковороду. Голубые глаза сузились в щелки, она перевела взгляд с оригинала на фото. Аккуратно потрогала карточку, словно желая убедиться, что та настоящая.

– Это твой брат?