Борис Конофальский - Раубриттер

Волков смотрел на этого сопляка и чуть не морщился, так ему было это противно, а вот Брунхильда так прямо и расцветала от внимания молодых людей.

— Нет, никому я свои танцы не обещала, — сказал она.

Тут же фон Литтен подошел к ней, поклонился и сказал:

— Могу ли я надеяться, что вы окажите мне милость и будете танцевать свой первый танец со мной?

— Хорошо, — чуть покраснев, отвечала красавица.

И тут же второй, тот, что был робок, попросил второй танец у нее, и третий юноша тоже просил танец. И она всем обещала, после чего они стали целовать ей руку, и Волков всем своим видом показывал, как это все ему не нравится, хоть он и молчит.

Кавалер уже думал, как побыстрее от них избавиться, но так, что бы это не выглядело невежливым, как тут приехали помощники распорядителя, и один из них сказал:

— Господин Эшбахт, турнир на сегодня закончился, остальные выезды будут уже завтра, а сейчас распорядитель просит вас с вашими людьми идти к арене, маршал и граф будут смотреть всех там. Дайте знать, как будете готовы.

— Я и мои люди готовы, мы идем немедля.

Он думал, как ему лучше: выехать, надев на прекрасные доспехи фальтрок, или показать их во всей красе. Но решил, что скромность будет ему крашением, а доспех и так будет виден в виде поручей, перчаток и наголенников. Тем более что фальтрок, этот бело-голубой халат из великолепного шелка, и сам был весьма неплох.

Только шлем он надевать не стал. Шлем и отличную его секиру вез за ним Сыч.

Люди его построились, все понимали важность момента, офицеры короткими окриками выравнивали строй. Сначала Брюнхвальд и его великолепные люди, настоящие доппельзольднеры. Затем люди Рене и Бертье, которые были тоже неплохи, а уже последними стояли люди Рохи.

Может, и неказисты на первый взгляд, но каждый при отличном мушкете. Все офицеры в бело-голубых шарфах, сержанты с бело-голубыми бандами на левой руке. Барабанщики тоже. А первым стоял Максимилиан с роскошным бело-голубым знаменем, на котором черный ворон сжимал в когтистых лапах факел.

«Долго ли придется ждать?» — только подумал Волков, как из ворот арены быстро вышел распорядитель и громко крикнул:

— Ступайте! Ваше время.

Стал призывно махать руками, зазывая кавалера на арену.

Кавалер на мгновение задумался, понял было руку, чтобы дать команду, но это было бы неправильным действием. Люди сзади его бы не увидали. Но вот Брюнхвальд знал, что делать:

— Барабанщики! — заорал он. — Походный шаг бить!

Быстрая барабанная дробь и…

Бум-м… Бум-м… Бум, бу-рум, бум, бум, бум…

Максимилиан тронул коня, Волков поехал за ним, оборачиваясь и видя, как колыхнулись ряды его людей, как поднял руку Брюнхвальд, а за ним и Рене, и люди пошли.

Максимилиан молодец, кираса сияла, голова повернута к трибунам, подбородок поднят. Весь вид мальчишки говорил о том, что он горд быть знаменосцем. Волков тоже повернул лицо к главной трибуне. А там дамы, дамы, дамы — все прекрасны, нарядны, все в парче, перьях и золоте. Все на него смотрят, все ему улыбаются благосклонно. Он тоже отвечает им улыбкой. Господа, конечно, там тоже есть, но он их не замечает, пока не доезжает до середины трибуны. Там, в задрапированной ложе с балдахином от солнца, сидят важные люди. Там и граф с семьей, и важные господа в золотых цепях, не иначе, как маршал и гауптманы. И старый Епископ Маленский. А рядом с креслом его два монаха, один незнакомый, а один… Волков на секунду опешил даже. По левую руку от кресла епископа стоял пройдоха брат Семион и улыбался ему. Ручкой ему помахивал.

Впрочем, все ему улыбались благосклонно. И граф, и епископ, и, кажется, маршал. Он свернул к трибуне, остановил коня перед ложей и поклонился.

Один из людей графа тут же подошел к перилам и крикнул ему:

— Кавалер, как проведете своих людей, так приходите сюда, граф и маршал будут ждать вас.

— Непременно, — обещал Волков.

Он поехал и встал на свое место. В конце арены Максимилиан развернулся и поехал по другую строну барьера, у другой трибуны.

Там люд был попроще, но и приветствовали они Волков и его людей намного радостней.

Его люди отлично прошли, все без исключения, даже стрелки были молодцами. Роха, Хилли и Вилли все делали правильно. Никто не отстал и не зазевался.

Когда они выходили с арены, туда готовился войти не кто иной, как барон фон Фезенклевер со своим рыцарским выездом. Признаться, два десятка всадников в хорошей броне и на хороших лошадях в шелках и в перьях произвели на Волкова впечатление.

Барон и Волков раскланялись, улыбались друг другу, все-таки соседи.

Волков отправил всех обратно в лагерь, только Максимилиана и Сыча оставил с собой. Когда он готов был уже повернуть и ехать к стойлам за ареной, чтобы там спешиться, его окликнул Брюнхвальд:

— Кавалер, вы уделите мне минуту вашего времени?

— Да, друг мой, что вы хотели? — остановил коня Волков.

— Я взял сыра с собой, — начал ротмистр.

— Я видел, вы взяли целый воз хороших сыров. Понять не мог, зачем.

— То для графа, отвезу этот сыр к его двору. В подарок.

— Это разумно, Карл, это разумно.

— Но я хотел бы, чтобы вы с ним поговорили обо мне, — продолжал Брюнхвальд, заметно смущаясь, видно, что этот разговор старому солдату давался нелегко. — Понимаете, ездил я в Мален недавно.

— Так, и что?

— Хотел выкупить или арендовать себе место на рынке, поставить туда сына для торговли сыром. Так мне отсоветовали.

— Отчего же и кто вам отсоветовал?

— Отсоветовал мне старший городской советник, сказал, что пока не урегулирую вопрос с гильдией молочников и сыроваров, лучше мне деньги на аренду не тратить.

— Ясно, гильдия не дозволит вам торговать в стенах города, пока вы не станете членом гильдии.

— Именно.

— Вы, конечно, пошли в гильдию.

— Пошел.

Брюнхвальд невесело вздохнул.

— И сколько они запросили?

— Даже говорить о том не хочу.

— Сколько? — настоял Волков.

— Восемьсот двадцать талеров земли Ребенрее за вступление и еще годовой взнос, про него я и спрашивать не стал, — произнес с очередным вздохом ротмистр. — Вот я и подумал, не могли бы поговорить с графом по моему делу.

— Я обязательно поговорю по вашему делу с графом, только сразу скажу, что это вряд ли поможет, Карл.

— Я буду вам очень признателен, кавалер, — сказал ротмистр.

— Но после этого разговора мы будем знать, что делать дальше.

На том они и расстались.

В стойлах за ареной он оставил коней и Сыча, а Максимилиана взял с собой и пошел с ним наверх, в графскую ложу.

Там его сразу отвели к графу и маршалу, он им кланялся, и они были с ним любезны. А маршал, грузный и седой человек с золотой цепью на груди, так и вовсе сказал: