Елена Гуйда - Кель. Год Стального Ястреба [СИ]

И видят боги, в этот год я был счастлив.

Счастлив от того, что боль и усталость не позволяли думать о прошлом.

И все же порой, мои мысли возвращались к тем, кто так ни разу и не вспомнил обо мне. Те, кто когда-то были моей семьей, отреклись от родства. И пусть семейной книге я еще оставался, как единственный наследник мужского пола, но та запись была лишь завитушки на пожелтевшей бумаге. Иногда я злился на них. Иногда обижался. А порой думал, что лучше бы родился в доме булочника со светлим пухлым лицом и добрыми глазами, сыном которого был мой товарищ кадет Вел.

И все же я чувствовал себя счастливым.

Счастливым потому, что мое тело, незаметно для меня, приобрело силу и ловкость, о которой я и мечтать не мог. Теперь из зеркала на меня смотрел не подросток с тонкими руками и отчаявшимся взглядом, а кадет Кельвар Сальхэ. И он мне нравился. Высокий, черноволосый, загорелый и темноглазый. С прямым ровным носом и уверенным взглядом. И даже коротко остриженные волосы его не портили.

— Вы опора и защита Таххарии. Ее сила. Ее будущее. — вещал лейтенант Дархо поутру на тренировочной площадке. — Так что подтянулись, доходяги, и двадцать кругов по полосе препятствий. МАРШ!!!

И никто не возмущался. Не стонал и не просился. Все кто не осилил — ушли еще в первые два месяца учебы. Остальные же или не имели другого пути или действительно хотели пройти именно этот.

В тот день я снова стоял на той крыше. День моего пятнадцатилетия. Смотрел на такую же пеструю реку людей, изворачивающуюся на узких столичных улочках. Горячий ветер, напоенный запахами города, овевал лицо. Я вдыхал его полной грудью. Впитывал, разделял. Дворовая кошка… Булочник… Молочница… Аристократ верхом на лошади… Парень, только вышедший от любовницы…

Каждый запах, каждая отдельная нотка. Я мог стоя на крыше, рассказать, чем завтракал или занимался каждый. Например, девушка в мужских штанах и узкой сорочке, только что пила тэрхи на соседней улочке и ела мясной пирог. А сегодня утром была в академии…

И только после этого я понял, что это лавировала в толпе Сати. Но не стал ее догонять или окликать. Просто следил, как она быстрым уверенным шагом проходит мимо длинных рыночных рядов. Как склоняется над прилавком, что-то разглядывая. Как хмурится, закусывает губу…

Я смотрел на нее. Выделял из всех остальных ее запах и улыбался.

Улыбался шумной столице, жаркому солнцу, восточному ветру. Он и принес запах леса. Такой резкий, свежий, чуждый. Это был не сладко-терпкий запах таххарийских лесов. Он пришел сюда издалека. Оттуда где я никогда не был. И я начал рыскать взглядом по толпе. В душе разгорался азарт. Интерес. Чувство, словно у меня появилась возможность коснуться чего-то нового.

Они появились неожиданно. Трое. Женщина и двое мужчин. И мне, выросшему в семье колдунов, не составило труда разглядеть, кем они были. Женщина, невысокая и худощавая с тонкими и острыми чертами лица, светлыми глазами сероватой кожей. Волосы спрятаны под платок, повязанный на алларийский манер. Кажется, узлы накрученные на макушке, значат то, что женщина замужем. Но для себя решил посмотреть в учебнике. Рубашка длинной в пол, расшитая узорами, в которых если приглядеться, легко различить таххарийские защитные плетения, которые показывал когда-то мне отец. Синий широкий пояс. И золотистое плетение брачных татуировок на запястьях.

Мужчины были высокие. Один старше, второй моложе. Старший был шире в плечах его глаза отливали золотом. Младший был светлым, почти белым и с такими же светлыми глазами. И я даже подался вперед, стараясь разглядеть в нем черты присущие колдунам. Даже захотелось слезть и подойти к ним ближе. Но не шелохнулся.

Оба были одеты, как обычные охотники, пришлые с западной границы.

Их запах, свежий, немного горьковатый с нотками сладости и прелых листьев.

Она улыбалась. Улыбалась как жена булочника или торговка. Как обычный человек. Смотрела на мир с восхищением ребенка. Что-то говорила мужчинам и смеялась. Примеряла ожерелье из стекляшек и ракушек и лукаво подмигивала старшему охотнику. Он улыбался в ответ, обнимал за плечи, целовал в макушку.

Тогда я подумал, что мне мерещится. Что не может колдовка быть такой. Или может то из-за того, что алларийка? Так и не алларийка вроде. По всему видно было, что кровь в ней таххарийская.

Окончательно сбитый с толку, я пытался сравнить ее со своей матерью. Внешне они были даже чем-то похожи. И в то же время совершенно разные. И дело не в одежде или цвете глаз. А вот в чем, я так и не мог понять.

И тут она развернулась и посмотрела мне просто в глаза. И пусть между нами было достаточное расстояние, чтобы я мог быть уверен в том, что она, не обладая звериным зрением, разглядит меня достаточно хорошо. Все же по спине пополз строй мурашек. Теперь, когда она смотрела мне просто в глаза, я смог разглядеть их цвет. Цвет расплавленного серебра. Или жидкой ртути. С точкой черного зрачка.

Ее веселье и беззаботность растаяли, как снег под солнцем. Сейчас она была напряжена и сосредоточена. Даже вздрогнула, когда старший мужчина обнял ее за плечи, что-то шепнул на ухо. Жаль, что я не мог расслышать, о чем он говорил. Она ответила, так же тихо. Как шелест сухих листьев. И так же пристально разглядывая меня. А после улыбнулась и махнула рукой, подзывая.

Видят боги, я был растерян и сбит с толку настолько, что поднялся и направился к ним. Двигал мной не страх, перед колдунами, который заставлял всех и каждого склонять головы и гнуть спины. Мне было любопытно. Кем была женщина, с даром, но совершенно непривычная, необычная, чуждая.

Ноги сами несли меня к ним. Толпа обтекала застывших в ожидании пришлых потому последних пять шагов, что нас разделяли я прошел гордо вскинув голову и глядя на них, а не изгибаясь и пробираясь между вечно спешащими куда-то жителями столицы.

И вот приблизившись к ним, я застыл, не совсем понимая, зачем вообще подошел. Почему так спешил? Или это и есть ее дар? А почему нет, может она умеет подчинять волю других людей. А по тому, как мерцали сейчас ее глаза, ясно было, что дар у нее сильный. Она казалась старше, чем на первый взгляд. В уголках глаз затаились морщинки, которых у колдовок разглядеть невозможно было вплоть до самой старости. Уж слишком мало эмоций они проявляли, чтобы морщинки эти проявиться могли. И в то же время какой-то юной, свежей, полной жизни и счастья.

Я поймал себя на том, что мне нравится она. Вот такая живая и светлая. И покраснел, когда она тихо засмеялась.

— Ты тоже мне нравишься, — сказала она и я покраснел больше прежнего.

Она сделала полшага вперед, оказавшись совсем близко. Так близко, что кроме ее лесного запаха я не чувствовал больше ничего.