Карина Демина - Лиса в курятнике

Цесаревич целовал очередную ручку, пытаясь сквозь ткань перчаток почувствовать эхо уже знакомого яда. У матушки, конечно, вышло бы легче, но было бы несколько странно, если бы императрица взялась ручки целовать, да и…

Девица хихикала.

Жеманно закатывала глазки, а цесаревич со вздохом думал, что ручек осталось уже немного, где-то с полсотни… надо, надо конкурс начинать… и в первом же туре половину выпроводить, а то устроили из дворца невесть что.

— Ах, до чего у вас глаза… синие, — пролепетала очередная красавица, стараясь справиться с собой. Пухлые щечки пылали румянцем, ресницы трепетали, а в глазах тренированная томность боролась с естественным любопытством.

— Это у меня от маменьки, — вежливо сказал Лешек. И поклонился: — Несказанно счастлив знакомству…

— И я… счастлива… а скажите… — Девица запнулась, не зная, что спросить. — Вы книги любите?

— А то! — Лешек улыбнулся широко. — Еще как… очень удобная придумка. Помнится, «Алгеброй» хорошо шкап подпирать.

— Шкап?

— Ага. Он шатался. А я его «Алгеброй»… или вот еще мух бить…

— Мух?

Томность из взгляда ушла…

— Мух, значит? — Аглая Одовецкая смотрела этак снисходительно, будто было известно ей куда больше, нежели прочим. Ручку ей Лешек поцеловал, но больше для порядку, поскольку не сомневался, что если б она взялась соперниц травить, то не допустила бы такой глупости, как остаточные следы на пальцах. И верно, ручки ее были чисты и пахли травами.

— Мух… знаете, до чего их тут летом… много.

— И защита не помогает?

— Дык… мушиную не поставишь, от обыкновенной не продохнуться, — вполне искренне сказал Лешек. — А они и рады… лезут, гудят… бывало, спать приляжешь, так какая-нибудь заразина так и норовит на лицо усесться. И ползает, щекочет… никакого покоя.

— Ужасно.

Одовецкая покачала головой и поинтересовалась:

— Что ищете?

— Невесту.

— А сейчас? — Ответ ее не смутил ни на мгновенье. — Бросьте, это плетение мне знакомо… и особые ваши свойства… а уж всплеск магии в принципе было сложно не заметить. И к слову, вы знаете, что у вас на рукаве…

Она коснулась пальчиком манжеты, подбирая невидимую крупинку, поднесла к носу, принюхалась.

— Даже так… кто-то пострадал?

— Да.

— Сильно?

— Мы успели вовремя…

— Неприятно. — Аглая по-хозяйски положила руку на сгиб его локтя. — Но, помнится, одна… милая барышня вела себя за завтраком несколько необычно…

Она указала взглядом на колонну, в тени которой пряталась девушка вида вполне обыкновенного. Бирюзовое легкое платьице в узкую полоску. Волосы, зачесанные гладко. Белые перчатки, которые девушка то и дело трогала.

— Благодарю…

— Не за что. — Аглая отступила. — И… если вам понадобится помощь, то вспомните, что Одовецкие всегда были верны империи…

Как ни странно, прозвучало это отнюдь не пафосно.

Получасом позже Димитрий разглядывал девицу с перебинтованными руками. От нее больше не пахло розовой водой, ибо заживляющие мази пусть и отличались отменнейшим качеством, но запах имели преотвратный. И девица морщилась, кривилась, пускала слезы, впрочем, как-то скоро спохватывалась.

— Это просто шутка была, — наконец сказала она. — Не самая удачная, признаю… но… я не хотела вреда…

— И поэтому посыпали чесоточным порошком… что, к слову?

— Нижнюю рубашку… мне показалось, это будет забавным, если она начнет за столом чесаться… — Девица вытащила из рукава воздушного вида платочек. — Я не предполагала… я… мне предложили…

— Кто?

Девица поморщилась, тронула висок.

— Не знаю… не помню… мы просто говорили… сидели и говорили…

— О чем?

— О конкурсе, — запираться она не думала. — О том, что здесь собралось… слишком много всяких… лишних… Господи, неужели нельзя было правила толком продумать?

— Это как? — уточнил Димитрий, перекладывая папочки из левой стопки в правую. Время от времени он очередную папочку взвешивал, открывал, перебирал в ней бумажки и возвращал на место. Бессмысленные по сути своей манипуляции оказывали на допрашиваемых воистину удивительное воздействие. И девица подобралась.

Фыркнула.

Платочек в руке кое-как сжала.

— Не знаю, — сказала она. — Как-нибудь… зачем эти все… мелкие помещицы, провинциалки, у которых ни воспитания, ни вкуса…

— Зато есть деньги, — поддержал Димитрий.

— Только и есть, что состояние… и то… небось, что мой дорогой дядюшка сделал? Сидит себе на границе, лис гоняет…

Генерал Пружанский гонял не только лис, и во многом благодаря хватке его и норову, пусть диковатому — сказывалась исконно турецкая кровь, граница эта перестала беспокоить империю. Да, время от времени случались стычки, но и только…

Ни набегов.

Ни сожженных деревень.

Ни пленных, которых пришлось бы выкупать. Да и татарва к Пружанскому прониклась изрядным уважением, что тоже было немало.

— …А ему почет и уважение… и состояние… небось ворует не меньше иных…

— Вы своего батюшку в виду имеете? — вкрадчиво поинтересовался Димитрий. О юной баронессе Бигльштейн он успел узнать не так чтобы много, но вот факт, что батюшка ее, урожденный барон Бигльштейн, вынужден был весьма спешно оставить довольно хлебную должность, мимо не прошел.

— Его просто за руку не схватили… откуда у Дотьки бриллианты? У меня нет, а у нее… и ходит вся такая… позорит род!

— Чем?

— Всем! Вы же ее видели… чудовище настоящее… ни манер, ни обхождения… гогочет во весь голос, будто простолюдинка! А говорить начинает… надо мной все смеялись, когда узнали, что она… она моя родственница… и матушка… зачем она ему написала?

— Может, затем, что за счет Пружанских и вас в свет вывезли?

— Бедной родственницей?

Вины за собой девица определенно не ощущала. Напротив, она подняла руку, покрутила и поинтересовалась:

— Скоро заживет?

— Недели через две…

— Но…

— От конкурса вы будете отстранены. — Димитрий открыл очередную папочку. — И сегодня же отбудете домой…

— Домой? Из-за… — от возмущения она задохнулась. — Это нечестно!

— Вообще-то за попытку убийства вам грозит десять лет каторги, но ваша кузина просила…

Судя по ответу, в котором слов приличных было едва ль с полдюжины, любви к кузине не прибавилось. Что до остального… Димитрий крепко подозревал, что и вмешательство менталиста не позволит девице вспомнить, кто же дал ей волшебный порошок, подтолкнув к мысли о небольшой шутке.

Жаль.

Определенно…

К себе Лизавета возвращалась поздно вечером. Признаться, были у нее опасения — до того подруг у Лизаветы не случалось, вернее, были какие то, кого она полагала друзьями, но после смерти родителей и отчисления они куда-то подевались, — что проведенный наедине с Авдотьей день будет утомителен, но…