Карина Демина - Лиса в курятнике

Все будет хорошо.

Она коснулась грязных волос. И обратилась к мужчине:

— Нам нужен полный список всех. Имя и прозвание… возраст… семейное положение… кто на иждивении находится. Кормилец…

— Нет у нас кормильцев, — раздалось слезливое. — Погорели все…

— Следовательно, о том и пишем. — Главное, не позволить сбить себя с мысли. — И еще чем занимались прежде. Чего умеете. Шить там, вышивать… может, мастерством каким…

— Бортники мы, — крикнул кто-то.

— Пишите…

— А если капусту квасить…

— И о том пишите. Чем подробней, тем лучше…

— А детей с какого возрасту…

— С младенчества…

Вопросы сыпались, но… в них уже не было прежней злости. И люди любопытничали, боялись упустить что-то важное, за чем им чудилась надежда на перемены в нынешней убогой их жизни.

— Кто грамотный? — Лизавета вновь перекрикнула толпу. — Садитесь где и пишите… а старший проследит, чтобы все было верно…

Рыжую Димитрий заметил издали. И вот как вышло-то? Была она невысока, субтильна, а поди ж ты, привлекала взгляд. Вот стоит, забравшись на огромный валун, руками размахивает, что-то объясняя крупным, мрачного вида женщинам. А те слушают превнимательно.

Поискав взглядом, он нашел и Одовецкую, пристроившуюся на кривобоком табурете, который, видать, из превеликого уважения к госпоже целительнице накрыли расшитым полотенцем. Сидела она, вытянув ножку, склонившись к дитенку, которого держала на руках бледная особа…

За нею выстроилась очередь, конца которой видать не было.

А вон и Таровицкая, мрачна и недовольна, понять бы еще чем: местом ли, в котором трудиться вынудили, или же компанией? Главное, рученькою машет, пальчиком белым тычет, командуя мужиками. А те и рады стараться, гребут мусор лопатами.

Это они, конечно, зря.

Не в том плане, что гребут зря, так оно жечь удобней будет, а вот местных следовало бы заставить потрудиться, а то ишь, бродят между барышнями да поглядывают. Вот Таровицкая рученьками над кучей повела, и поднялось, вскипело белое пламя. А сильна, ничего не скажешь, этак даже у Димитрия не выйдет. И главное, горит ровно, бездымно, аж земля плавится. Только и этих сил не хватит, чтобы старый пустырь расчистить.

Впрочем…

На то и дело, чтоб сами справились, а заодно научились силы свои оценивать.

— Что тут? — поинтересовался он у унтер-офицера, который не сводил с Таровицкой влюбленных очей. Ишь ты… и когда успел?

От вопроса унтер вздрогнул.

Вытянулся.

Но, разглядевши, кто спрашивает, разом успокоился.

— Да… думал было вмешаться, но обошлось. — Он положил рученьку на саблю, красуясь перед гражданским, который в военных глазах был человеком, может, и нужным, но по сути своей ничтожным, чести лишенным. — Но все ж… не дело это… девушек и в такое место…

Тут Димитрий мог бы ответить многое, но… зачем?

Он бочком, бочком отступил от почти влюбленного унтера, в затуманившемся взгляде которого с легкостью читались картины пречудесные, и слился с толпою. Не без усилий, конечно, ибо даже в чиновничьем сером мундирчике, который престранным образом делал людей невидимыми, он все же отличался от местных. Однако тут заклятьице, там камешек круглый на ниточке… Ее императорское величество порой удивительные камни создавала.

И вот уже на Димитрия и не глядят.

А он…

Он подошел так близко, что мог бы прикоснуться к рыжей…

И кого к ней приставить-то? Стрежницкий не то чтобы отказывается, но объективности он всяко поутратил, а это для дела вредно. Другого? Нет других, чтобы сыграть могли… да и преподозрительно будет.

Или…

Самому?

Оставить в покое? Вот она отчаянно пытается объяснить бабам, что пропавшие без вести — это еще не значит мертвые и что сперва надобно выправить документы, а уже после рассчитывать на компенсацию по потере кормильца.

Те же стоят, рты приоткрывши. Кивают.

Хотят барышне глянуться.

Авось и накинет рублик или хотя бы платьем старым сподмогнет. Оно-то срамное — мысли эти простые были понятны, — однако из сукна добротного. Перелицевать, подшить — и детям ладно выйдет…

— Хорошо. — Рыжая махнула рукой. — Давайте по порядку.

По докладу если, то деньги свои она получила от купца, который подрядился новую серию мыла выпустить, а оттого и заключил договор на рекламу оного. Вот только…

Прежде он предпочитал брать девиц помоложе.

Или понадеялся на ее успех в конкурсе? Да и целая баронесса, как ни крути… баронесса небось немалых денег стоит. Может, и вправду все так, как оно видится, а Димитрию в другом месте искать злодеев надобно.

В «Сплетнике» о ней тоже отзывались снисходительно, мол, есть барышня такая, чего-то там пишет, несомненно, неважное, ибо важное девице кто ж доверит? Нет, она неплохая, главное, в дела настоящие, мужские, не лезет, не пытается прыгнуть выше головы. А что про цветочки, так… кому-то и про них надобно. Оно-то, может, и гордиться чтобы, так не особо есть чем, но все больше платят, чем если в школе какой.

Нет, Димитрий лично против женщин работающих, особенно если работают они не в угольных шахтах, ничего не имеет. Да и не ему, половину жизни сознательной в дерьме чужом копающемуся, осуждать кого. Так что… пусть пишет, хотя что на конкурсе она не только личиком светит, но и сплетни собирает для сотоварищей из газетенки своей, это понятно, главное тут, чтобы краю не потеряла. Вот за этим Димитрий лично проследит.

— Значит, денег вы не получали?

— Вот те крест! — хором ответили бабы, и перекрестились, и поклонились. Правда, одна уточнила:

— А пять копеек?

— Какие пять копеек? — устало поинтересовалась рыжая.

— Так… до вас барыньки приезжали. Медяков детишкам отсыпали. Мой пять копеек принес…

— Нет, это не считается. А по бумагам… расписывались?

— Где?

Расписывались и вспомоществление, согласно оным бумагам, получили в полном размере, включая по десять рублей серебром на обзаведение хозяйством и дополнительно — детские. Ведомость давно уж передали, чистенькую, аккуратненькую, заверенную тремя подписями.

Додумается спросить?

— В бумагах. Скажем, приезжал кто из чиновников?

— Был писарчук! — радостно воскликнула бабища в мужской одежде. — Аккурат вот как мы туточки пришли, так и появился… списки составлял.

— Составлял, значит. — Рыжая поскребла кончик носа. — А вы в тех списках…

— Крест ставила. — Бабища кивнула важно. — Он велел, я и поставила…

— Поставила… плохо…

Бабы замолчали, а рыжая махнула рукой:

— Разберемся… покажите пока мне, откуда воду берете…

Она спрыгнула, и сразу оказалось, что этим огромным женщинам, в которых явно ощущалась иная, не совсем человеческого свойства кровь и позволявшая им выживать в горах, она едва достает до плеча. Впрочем, рыжую это, кажется, не слишком смущало.