Карина Демина - Лиса в курятнике

— …Предложить альтернативу. Кто захочет, поможем об устроиться в городе. Детей постарше…

Три девочки, чумазые донельзя, жмутся друг к другу, что воробышки. Только глаза поблескивают ярко.

— …Однако для многих городская жизнь покажется чересчур уж иной. Они не привыкли отдаляться от земли…

Две женщины делят хлеб, вынимая из корзины, ломая и рассовывая куски в протянутые руки. Рук множество, одинаково грязных, смуглых, и почему-то от вида их на глаза наворачиваются слезы.

— …Поэтому мы сочли возможным предложить им иной вариант, связанный с переселением. Он будет выгоден и для них, и для принимающей стороны, что…

Темное дерево.

Мертвое поле… больше не мертвое, но теперь Лизавета знает: земля больше не позволит поставить здесь дома или иную какую тяжесть. Слишком близко подошли воды к поверхности, слишком жива в мире обида давешняя, а значит, скоро прорвется она ледяными ключами, подтопит пустырь, смывая всякую память о деяниях человеческих.

Она вдруг поняла, что слова иссякли.

И последний снимок, с девчушкой, которая сидела босая, с побитыми исцарапанными ногами, одетая лишь в материну косынку, но при том счастливая несказанно — в руках она держала половину пышной булки. И жмурилась.

И щурилась.

И улыбалась щербато…

Наверное, это не то, что следует показывать императрице, однако…

— Молодец, — шепнул кто-то.

Одовецкая?

Таровицкая? И чего ругаются… Лизавета подавила вздох. Жить надо мирно.

Она вернулась и присела на диванчик, показавшийся вдруг неожиданно жестким. Зато колоть себя больше надобности не было, сонливость, еще недавно мучившая, сгинула.

Зазвенел колокольчик.

А ее императорское величество поднялась, и тут же все пришло в движение. Зашелестели юбки, запорхали веера в умелых ручках, поднимались фрейлины, до того сидевшие неподвижно, будто и не живые вовсе. Спешили расправить складки на юбках статс-дамы, и лишь гофмейстерины по-прежнему хмуро наблюдали за девицами, которые вставать не спешили.

То есть те, что бодрствовали, встали, само собою, а вот иные…

И вновь колокольчик.

И даже удар гонга, хотя в покоях императрицы гонга Лизавета не приметила. И вот уже сонные, разморенные девушки крутятся, вертятся… позевывают, неловко прикрывая зевки кто веером, а кто по-простому, ладонью.

— Я рада, — заговорила императрица, и все смолкли разом, — что все вы подошли к заданию с должной старательностью…

Ее речь текла, что вода по камням.

— …Мое решение вам сообщат, — закончила ее императорское величество, и девы присели, на сей раз одновременно. — А пока… думаю, Анна Павловна с превеликим удовольствием ответит на все ваши вопросы, если, конечно, они имеются.

Императрица покинула кабинет, и свита удалилась с нею, кроме несчастной Анны Павловны, которую окружили девицы. И небось у каждой имелся наиважнейший вопрос.

— Идем, — дернула Лизавету Одовецкая. — Или тоже хочешь… показаться?

— В каком смысле?

Головная боль возвращалась, тягучая, выматывающая. И наверное, будет неплохо прилечь, отдохнуть хоть бы с четверть часа.

— В обыкновенном. Или думаешь, что у них действительно что-то важное? Может, у кого-то и есть, но сомневаюсь. — Таровицкая заколола волшебную булавку в воротник.

— А что тут вообще было? — Лизавета, пользуясь случаем, отвернулась и потерла глаза, в которые будто песку насыпали.

— Ментальное воздействие… к слову, крайне неполезное для здоровья. — Одовецкая подпрыгнула на месте. — Что? Физическая активность — лучшее средство привести в порядок и тело, и разум. Предлагаю продолжить беседу в саду, если, конечно, у тебя нет иных дел.

Дела были.

Но Лизавета подавила зевок: все же следовало бы поспать. Однако она знала себя: любопытство врожденное уснуть не позволит.

В саду грело солнышко, пели птицы где-то в кучерявых ветвях и бабочки порхали с одного розового куста на другой, Этакая пастораль полнейшая.

— На самом деле оказывать ментальное воздействие выше третьего уровня на человека без письменного его согласия или же постановления суда незаконно. — Одовецкая наклонилась, пытаясь дотянуться кончиками пальцев до туфелек. Юбка ее некрасиво задралась, но Аглаю сие, кажется, нисколько не беспокоило. Выпрямившись, она подняла руки над головой и наклонилась сперва вправо, после влево.

— Мы договор подписали. — Таровицкая сорвала розу и понюхала ее осторожно, так, будто и от цветка ожидая подвоха. — А с ним, полагаю, и согласие дали… на многое. Там некоторые формулировки были на редкость расплывчаты. Я папеньке говорила…

Лизавета подавила то ли вздох, то ли зевок. Она договор и не читала-то толком, а уж то, каким языком оные договоры писались, и вовсе беда. Он ей казался куда сложнее что латыни, что древнегреческого.

— Но зачем?

— Полагаю, цель двойная. — Одовецкая, воровато оглядевшись, стянула туфли и чулки. И босые узкие ступни ее оказались пятнисто загорелыми. — Во-первых, понять, насколько мы к воздействию устойчивы… оно же слабеньким было, достаточно силы воли, чтобы противостоять.

И булавки.

Одовецкая топталась по траве, и выражение лица ее было презадумчивым.

— А во-вторых?

— Во-вторых… — ответила почему-то Таровицкая, — той, которая победит, придется присутствовать на многих официальных мероприятиях. И поверь, часто они мало что тянутся часами, так еще и выдержки изрядной требуют. Попробуй на коронном приеме задремать или присесть…

Ага.

То есть… почему-то Лизавете конкурс красоты немного иным представлялся.

— Мне другое интересно. Куда Лужанская подевалась? — Таровицкая уронила розу. — И мне кажется, что тут происходит что-то на редкость поганое… папенька куда-то исчез…

— А мне бабушка предложила уехать, — то ли пожаловалась, то ли просто поставила в известность Одовецкая. — Только я в монастырь не хочу… тоска там смертная. Они, конечно, многое знают, монахини, но все равно тоска… или книги читать, или врачевать, или в огороде работать…

Княжна — и в огороде?

Как-то оно одно с другим не стыковалось.

— Тогда оставайся.

— Останусь, куда я денусь. — Она вздохнула и пошевелила пальцами на ногах. — К слову, премного рекомендую. Ходить босиком — весьма полезно для здоровья.

Комната, которую отвели покойной, ничем не выделялась среди прочих. Была она невелика, из тех покоев, что предоставляются людям случайным, не имеющим при дворе особого веса. Стены, отделанные розовым штофом. Пара картин. Кровать, которую то ли убрали, то ли прилечь в нее не успели.

Пахло здесь розами.

И букет их тихо увядал на столе. Цветы явно были срезаны несколько дней назад и, несмотря на заклятье, успели утратить былую свежесть. Бутоны скукожились, лепестки потемнели, облетели на столешницу. А вот карточка обнаружилась под вазой.