Валерий Гуминский - Герои чужой войны [СИ]

И снова я пришел к мысли, что мой разум, освободившись от бренной плоти, воплотил все мои фантазии в реальность. А как же иначе? Почему все здесь разговаривают по-русски? Или во время перехода в мой мозг вставлена матрица с чужим языком, на котором я разговариваю как на своем родном, даже не замечая этого?

— Хватит дрыхнуть! Старшина зовет! — голос дневального вырвал меня из полудремы.

— Пошли, раз такое дело, — я с трудом поднялся. Тело ломило, колени не гнулись. Заболеваю, кажется.

Гном закрыл за мной дверь, и мне пришлось посмотреть в глаза эльфа.

— Я — старшина Базы «Наконечник», — представился, наконец, Лифанор, — и мне хотелось бы услышать от тебя правдивую историю, что ты делал на склонах Северных Отрогов.

— А разве твои люди не рассказали? — попробовал удивиться я, но вышло плохо.

— Давай, не будем дурочку валять, парень, — поморщился старшина, — мне важна и твоя версия.

И я обстоятельно, шаг за шагом, описал свои злоключения, начиная с аварии и заканчивая встречей со спецназом, состоящим из трех странных типов.

Типы при таких словах возмущенно зашипели за моей спиной. Особенно бурные эмоции проявлял Фарин. Я даже представил, как он трясет своей рыжей бородой.

— Значит, ты прошел через портал, сам того не замечая? — уточнил эльф.

— Утверждаю, что да — не заметил, — буркнул я, — мне вообще было фиолетово, что происходит вокруг. Я чуть не погиб, и не было времени крутить головой по сторонам. Сразу хочу предупредить, что не принадлежу ни к какой группировке, ни к какому клану, а тойонов стал ненавидеть, когда один из них чуть меня не зарубил. Да, хочу выразить благодарность твоим бойцам, которые действовали грамотно, спокойно, и не дали мне умереть позорной смертью.

Эльф выпучил глаза, и это у него получилось забавно. Никогда бы не подумал, что хладнокровие может покинуть ушастика. Иримэ хихикнула.

— Странно ты говоришь, Кос, очень странно, — как-то задумчиво произнес Лифанор, сдержавшись, — надо бы тебя показать академикам из Лазурии, они за такой уникальный экземпляр мне памятник при жизни поставят. Пройти через портал, не работающий уже столько лет…. Не работавший, — поправился эльф. — А когда ты шел в одиночку по лесу, встретил кого-нибудь?

— Орков я точно не видел! — прикололся я, и чуть не пожалел об этом.

Фарин бурей выскочил на середину комнаты и, тряся головой, стал орать:

— Да он нас за дураков считает! Я сразу просек его, мутного хмыря! Он двойной агент! Шел на встречу или с лесовиками, или с орками!

— Да не знаю я, кто такие орки! — заорал я в ответ. — Нужны они мне тысячу лет! Сидят где-то в лесу, вот пусть и сидят! И тойонов твоих я тоже в гробу видал! Чо ты на меня наехал, рыжий хрен! Привык своей секирой махать, да только уймись сейчас!

Фарин побагровел, глаза его чуть ли из орбит не выскочили. Он вытянул свои руки и шагнул ко мне с явным намерением придушить меня. Мы сцепились друг с другом. Я был выше, и удобно схватил гнома одной рукой за ворот куртки, а другой — в бороду. Гном, имея преимущество в комплекции, сжал меня в пояснице до треска костей. Вошли в клинч, называется.

— А ну, тихо! — рявкнул эльф и кулаком грохнул по столу. Хорошо дал! Даже карту на пол сдуло. На шум влетел дневальный гном и с феноменальной скоростью прыгнул мне на шею. Тут я не выдержал такого веса и грохнулся навзничь. Дневальный придавил меня всем весом, обдавая запахом чеснока и еще каких-то копченостей. Жрал колбасу, паскуда, на посту! А я оказался прослойкой в гномьем сэндвиче, чтобы во всей красе ощутить аромат гастрономических пристрастий дневального.

— Тоин! Прекратить немедленно! — заорал Лифанор, выходя из себя.

Начался форменный цирк. Тоина — этого бешеного дневального — уже отцепляли Грэм и Иримэ. Бамц! Бамц! Это эльфийка умудрилась пару раз долбануть по его шлему рукояткой ножа, чтобы образумить. Фарин лежал подо мной с выпученными глазами и ревел как лось в период гона. Я же не отпускал его бороду, вырывая понемногу клоками. Дневальный обхватил мою шею и сдавливал ее, чтобы я задохнулся.

И тут по ушам так грохнуло, что все разлетелись в разные стороны. Лифанор держал в руках дымящийся трехствольный пистолет и с перекошенным от гнева лицом обозревал побоище. На улице загомонили, послышался топот множества ног, и в штаб влетело несколько ратников. Они с изумлением глядели на свалку, расползающуюся в разные стороны.

— Сотника Дали сюда, быстро! С патрулем! — приказал старшина, бросая пистолет на стол. Его трясло от бешенства.

Нас растащили по разным углам. Фарин, вращая глазами, все порывался броситься ко мне, видимо, обиженный за потрепанную бороду. Дневальный, поправив доспехи, одарил меня таким взглядом, показывая, что мне лучше самому убиться, что я всерьез подумал о побеге. Надо же так вляпаться в скандал! Но ведь достал меня, этот придурошный гном!

Влетели еще несколько человек, то есть людей было двое, а вот сотником оказался еще один представитель горного народа. У него вместо левого глаза была черная повязка и страшный рубец, пересекавший всю левую половину лица. Часть рубца пряталась в бороде, а верхушка через покалеченный глаз уходила вверх под кромку шлема.

— Что произошло? — прогудел, надо полагать, тот самый Дали. — Старшина?

— Арестовать вот этого мальчишку! — тыкнул в меня Лифанор, медленно остывая. — Посадить под стражу до утра, пока мы не придумаем, что с ним делать. Рядового Фарина тоже под стражу! Ма-аалчать! Завтра поговорим! В разные камеры, на хлеб и воду! Пусть подумают своими мозгами, что здесь натворили.

— Понял! — Дали показал стражникам на меня, кивнул Фарину. — Сам пойдешь, или применить силу?

— Не считай меня тупицей, сотник, — пробурчал Фарин.

Нас вывели на улицу, и под взглядами десятков зевак повели за угол. Оказывается, к штабу был пристроен небольшой сруб из мощных лиственничных бревен с двускатной крышей, маленьким оконцем под самым козырьком с толстой решеткой. Нас завели в темное помещение и рассадили по разным клетям. Загремели решетки, щелкнули замки, и патруль покинул гауптвахту. Сотник Дали со вздохом посмотрел на меня, потом на угрюмо потупившегося товарища.

— Предупреждаю! Если услышу, что вы ругаетесь между собой, ведете себя как два сбесившихся пса — каждому выпишу по десять ударов плетью, — гном вышел наружу, двери со скрипом закрылись. Солнечного света, проникающего через маленькое отверстие — пародию на окно — вовнутрь, едва хватало, чтобы разглядеть спартанскую обстановку местной каталажки. Четыре небольших комнаты, огороженных мощными решетками, в них по паре топчанов с тонкими одеялами и соломой вместо матрасов. На деревянном полу тоже солома. Параши нет. Значит, выводят в отхожее место по требованию. Не такие уж и жесткие условия. Жить можно. Только вот живот стало сводить от голода. Уже время обеда, я есть хочу. Чтобы заглушить урчание кишок, я упал на топчан и прикрыл глаза. Голова снова заболела, стало подташнивать.