Мария Семенова - Братья

Сквара широко шагнул вперёд, схватил Светела, убрал за спину.

Гусельная струна прозвенела отпущенной тетивой. Сквара уронил деревянный меч, преувеличенным движением схватился за грудь, медленно осел на колени. Светел в ужасе простёр к нему руки, но брат его отстранил.

Сквара упрямо поднял голову, глаза горели. Привстав на одно колено, он воздел руки и резко, с усилием развёл, словно вериги порвал. Светел потрясал двумя мечами, стоя у него за спиной.

Гусли Гудима скорбели, и радовались, и обещали победу.

Кербога разошёлся не меньше мальчишек. Жаль было одного: вряд ли здешний люд увидит то, что сейчас видел на подвыси скомороший вожак. Завтра появятся котляры, небось станет не до веселья. Да и не перед котлярами такое играть. А потом правобережники уедут домой.

Ну ничего. Удосужиться бы с утра повторить. Может, запомнят, к себе на Коновой Вен увезут.

Гудим не сразу отложил гусли, всё ласкал их гибкими, сильными, совсем не старческими руками. Вдохновение, подаренное кощуной, выдалось таким высоким и светлым, что никому не захотелось просто так его отпускать.

Старший Опёнок вдруг спохватился, вытащил припасённые кугиклы. Выложил на ладонь все пять цевок, подровнял, обхватил, стал подыгрывать гуслям.

— Девичья снастишка, — тут же подметила неугомонная Арела. — У сестёр небось отобрал?

Сквара как не услышал. Прикрыв глаза, водил кугиклами у рта, подпевая переборам струн.

— Глянулся тебе Бог Грозы, — сказал Светел.

Он бы предпочёл, чтобы она всё подмечала и язвила не Сквару, а его самого.

— И никто мне не глянулся, — покраснела девчонка. Но хоть замолкла.

Кербога вновь подумал, что, кажется, дал опрометку, приписав яркую даровитость одному младшему. Старший дикомыт играл по-настоящему хорошо. Скоморох улыбнулся:

— Чудовые дела… Я тоже слыхал, что у вас в Правобережье бабы не берутся за гусли, а мужики — за кугиклы.

Это, кстати, была правда святая.

— Так бабушка за ним сперва с веником, а после смирилась, — расхвастался Светел. — Только он у девок не отбирал, сам смороковал, как полюбилось. Он все песни знает! Колыбельную мне сложил, вот. Я мал был…

— По мне, и сейчас от горшка два вершка, — фыркнула Арела.

Светел не остался в долгу:

— Мал горшок, да сердит. — И посоветовал: — Не смотри высоко, глаза запорошишь. Тоже ещё, невеста!

Она зло сощурилась:

— Если хочешь знать, у меня суженый не пендерю лесному чета…

— Пиявка рыжая! — сказал Светел.

— Сам рыжий!

— Цыц, ребятёнки! — окоротил обоих Кербога. — А ты, старшенький… Что за колыбельная? Сыграешь?

Сквара кивнул, снова поднёс к губам кугиклы и заиграл.

Гудим немного послушал, взялся тихо вторить ему.

Сквара вывел напев очень просто, без трелей и иных украшений, а припесню неожиданно спел голосом. Светел даже вздрогнул, но заветные слова тот приберёг.

Кербога спросил, помолчав:

— Правда, что ли, сам сочинил?

Сквара кивнул.

Кербога помолчал ещё.

— А всю песню со словами споёшь?

Сквара смутился:

— Других слов нету… только припесня.

— А пробовал?

— Всякий спляшет, да не как скоморох, — пробормотал Светел.

Кербога повернулся к нему.

— Запомни накрепко, детище, — выговорил он сурово. — Нет таких слов: «не могу». Есть слова «я не пробовал» и «я плохо старался». Если якобы не можешь чего, значит не больно-то и хотелось. Люди горшки обжигают, малыш. Простые смертные люди! И не позволяй никому гвоздить тебе, будто для каких-то дел нужно божественное рождение… А ты, маленький песнотворец, вот что. Продашь мне этот напев?

— Как продать? — удивился Сквара. — У нас, если песня люба, её перенимают да сами поют…

Кербога кивнул:

— Тогда давай так. Ты мне голосницу подаришь, а я тебе слова к ней подарю. Идёт?

Сквара задумался до того напряжённо, словно его подговаривали сбыть нажитое прадедовскими трудами. Всем известно: скоморохи не только глумцы, но и плуты изрядные. Однако зачем бы хитростью выманивать то, что тебе и так отдают?..

И наконец Сквара кивнул: хорошо, мол.

— Идите-ка, ребятёнки, погуляйте пока, — распорядился Кербога.

Мальчишки послушно соскочили с подвыси, пошли вон из шатра. Сквара уже прятал кугиклы, когда скоморох вновь окликнул его:

— А тебе говорили, парень, что у тебя голос крылатый?

Братья даже остановились.

— Это как?.. — подозрительно спросил Сквара.

— А так, что кругом сорок человек будут петь, а тебя всё равно будет слышно.

Сквара недоумённо свёл брови и вместе со Светелом вышел прочь.

Снаружи густели долгие летние сумерки и висел то ли мелкий дождик, то ли туман. Братья бестолково и молча потоптались у тына, взялись бродить по дворам. Ребятня опять во что-то играла, на сей раз, кажется, в «шегардайского коня». Звали к себе, но Опёнки посмотрели сквозь сверстников, побрели дальше. У обоих под ногами ещё пружинили старинные доски, помнившие небось такое… и столько… «Бог Грозы промолвил Богу Огня…» Рядом с подобными чудесами вчерашние забавы казались пустыми и скучными. Может, скоро это пройдёт, но покамест утвердиться на земле каждодневности что-то не получалось.

А ведь они ещё ждали от Кербоги посулённую песню…

По-прежнему молча Опёнки вывели Зыку. Вернувшись, взяли из санок веретёна, засели наконец-то за рукоделье. Пальцы привычно вытягивали битую шерсть, раскручивали веретено, сбрасывали петельку, подматывали готовую нить… Сквара теребил кужёнку левой рукой, Светел — правой. В собачнике было темновато, но они привыкли управляться хоть ощупью.

Спустя некоторое время Опёнки посмотрели один на другого и вдруг начали смеяться.

Сразу стало легче. Мир понемногу становился на место.

Зыка, чувствуя что-то необычное, взялся мести хвостом сухой мох, потом встал и со вкусом облизал щёки обоим.

Когда в собачник заглянула Арела, братья пытались сложить что-то забавное про избалованного и вредного мальчишку, угодившего в суровую воинскую дружину. Они то и дело прыскали смехом, но, конечно, получалось до крайности несуразно.

— Нищета песенки поёт, — сказала Арела.

Подковырка состояла в том, что лишь беспросветная голь вечно возится с какой-то работой. Братьям, однако, было так весело, что они не обиделись.

— На себя посмотри, — только и сказал Сквара.