Мария Семенова - Братья

— Дитятко, — забеспокоилась бабка. — Дела ваши царские…

Ознобиша двинулся с места. Безмолвно, на деревянных ногах. Припал на оба колена. Подал Эрелису тонкую полоску берёсты. Кое-как выговорил:

— Урок мне Ветер прислал…

Шегардайский наследник прочёл грамотку, не изменившись лицом. Протянул сестре.

— Тоже мне урок! — фыркнула царевна. — Ни убить, ни тайное выведать. Всех дел — к ножу прицениться.

Ознобиша посмотрел, как она стискивала руку Орепеи. Девушка будто снова брела тёмной дорогой, впрягшись вместе с братом в утлые санки… только не было рядом Косохлёста и Нерыжени, готовых встать между ними и темнотой. Никого не было.

Эрелис кивнул:

— Письмецо в самом деле говорит лишь о том, что Ветру полюбились присланные подарки. Что так испугало тебя?

— Я отвык, — прошептал Ознобиша. — Я думал… они далеко…

Брат с сестрой переглянулись.

— Кто грамотку передал?

— В сундуке была… за неприступным замком. В книгу вложена.

— В ту самую, что ли? — спросила царевна.

Ознобиша кивнул.

— На кого думаешь? — спросил Эрелис.

— Дорожные люди всякий день прибывают. Этот райца может лишь полагать…

— И что полагаешь?

— Нас учили: надо спрятать — клади на виду, — хрипло произнёс Ознобиша. Подозревать оказалось неожиданно тягостно. — Муж есть, коего причуды всему городу знамениты…

— Это не Машкара, — отмела поклёпы Эльбиз.

— Оттого, что на Дорожном поле вступился?

— Не он это.

Ознобиша потупился:

— Порядчики с ним, точно с красным боярином, а по книжнице ходит, как хозяин в клети. Это он изначально скрыню мне показал. Мог знать, как отворяется.

Эрелис терпеливо дослушал.

— Это не Машкара, — повторил он, гладя Дымку, свернувшуюся на коленях.

— Райца далёк от мысли убедить господина. Я лишь пробую объяснить…

— Урок вправду почти смешон, — сказал Эрелис. — Однако ты сам говорил, Ветер редко что-либо делает просто так. Чего нам ждать самого скверного?

Ознобиша отмолвил не сразу.

— Кого хочешь привязать, усыпляй несложными просьбами, — прошептал он затем. — Благодари за пустяк… потом вынуди один перст замарать… А потом…

Он так и стоял перед царевичем на коленях. Эрелис отложил резец, повернулся к нему, взял за руки. Пальцы молодого советника были холодными, в серо-голубых глазах стыл северный лёд. Царевич понудил Ознобишу встать, усадил подле себя. У шегардайского наследника был взгляд, какой редко встретишь в четырнадцатилетнем. Очень взрослый взгляд помнящего, как за него умирали.

— Друг мой… На что намерен решиться?

— Ты предрекал… — Голос грозил сорваться на писк, Ознобиша закашлялся. — Ты предрекал, меня заставят лазутить. Я не верил тогда. Я дурак…

Эрелис некоторое время молчал.

— Тебе страшно, Мартхе. Ты привык биться в одиночку, но больше ты не один. Люди проклянут Эдаргов род, друже, если я допущу, чтобы кто-нибудь причинил тебе зло.

Задворками крикливого исада снова пробирались двое подростков. Один — в строгом кафтанце красно-бурого шегардайского сукна, пепельная голова успела примелькаться на улицах Выскирега. Пареньку кланялись, он уважительно отвечал. Товарищу молодого райцы доставалось меньше почёта. Мальчонка в ветхом колпачке, сползшем на самый нос, выглядел чуть опрятней таких же уличников, юривших по торговым рядам. Даром ли мезоньки как из земли вырастали всюду, где проходили господин и слуга. Одни просто тянулись за «дикомытом», другие подскакивали, начинали торопливо рассказывать. Иногда райца кивал. Тогда служка развязывал плетёный кошель, наделял удачливых угощением. Вяленой рыбёшкой, куском сухаря.

— Зря пошла, — подгадав местечко потише, сказал Ознобиша. — Вдруг что? Мой урок, мой ответ…

Оружейники, люди почтенного ремесла, трудились опричь продутого сквозными ветрами исада. Ознобиша и царевна спускались с крова на кров, с жилья на жильё. Мысленное писало знай меняло листы, пополняя густую сеть прогонов и сходов.

— Чему улыбаешься? — спросила царевна.

— Начертание Коряжина для дорожных людей переписать хочу. Или пусть мезоньки гостей водят, пропитание промышляют?

Оставив людную улицу, господин со служкой проникли в извилистый ход. Он не годился нарядным сановитым мужам, но путь сокращал заметно.

— Людям верить, в Шегардае тоже голытьбы бездомной полно, — задумчиво проговорила Эльбиз. — Камышнички прозываются.

Ознобиша снова улыбнулся чему-то.

— Вчера мы новые ложки в котле были, небось уже другие наспели. Может, даже этой весной за ними поезд пошлют. Или следующей.

— Сюда не досягнут, — отмолвила царевна сквозь зубы. — А успеет брат в Шегардае сесть, и туда путь возбранит!

Она привычно спускалась, цепляя захватанные выступы стен. Было тесно и темно, лишь под ногами рдело, медленно разгоралось пятнышко неяркого света. Скальная глубина всё отчётливей перекликалась стуком и звоном, токи воздуха отдавали железной окалиной.

— Возбранить недолго, — сказал Ознобиша. — Одна беда, уличных воришек с тех запретов меньше не станет.

«Меня другом зовёшь, а я ведь моранич. И Космохвоста, твоего второго отца, на воинском пути обучали…»

Царевна подслушала его мысли:

— Добрый царь Аодх не Лихаря мечтал видеть, когда котёл наряжал!

Ознобиша первым выбрался в широкую наклонную улицу, снабжённую отлогими ступенями для пеших и гладкими желобами для тележных колёс. По потолку бродили жаркие отсветы, впереди бодро лязгало и звенело, слышались голоса. Ремесленные ножевщиков начинались за поворотом.

Стены, как почти всюду в Выскиреге, были густо разрисованы. Воины с занесёнными копьями, храбрые мореходы, спасающие пышногрудых прелестниц. Лохматые пленники… рыбомужи в объятиях таинственных птицедев… Озорные, временами даровитые руки не жалели рудянки, празелени, угля. Пятнами выделялись вчерашние поновления. Ознобиша переглянулся с царевной, оба заулыбались. Гайдиярово исступление пребывало у всего города на устах. Здесь, где редко появлялись порядчики и вовсе никогда не бывала госпожа Харавон, деяние царевича восславили подробно и от души.

Ознобиша верно подгадал время. Народу в прогоне было немного. Сверху, занятые беседой, шли две бабы с корзинами. Пройдут, снова станет безлюдно.

Эльбиз присмотрелась к маленькому рисунку. Закат на Кияне, венец лучей над тонущим солнцем… Паруса кораблей, кружевные окаёмки Зелёного Ожерелья… Рисунок был безыскусный, поблёкший, но весёлыми новинами почему-то не перекрытый.

Костяной перестук побудил обернуться. Напротив под стеной теплился светильник, рядом сидела женщина. Увлёкшись росписями, ребята её не сразу заметили.

Царевне вдруг показалось — огонь метнул по стенам зелёные отсветы, верную остерёжку о присутствии потустороннего. Эльбиз моргнула, нахмурилась… Нет. Померещилось.