Мария Семенова - Братья

Ознобиша вдруг спросил:

— А нам если велят… вот так кого?

Холод в подвале стоял не то чтобы жестокий, а хуже… подлый. Он не накидывался в открытую, как честный мороз. Брал исподволь, незаметно проникая сквозь штаны и рубашки. Пора было идти к остальным.

— А друг друга если?.. — прошептал Ознобиша.

Сквара вздохнул. Ответа не было.

— Страхов много, смерть одна, — повторил он. — Что загодя бояться? Придёт пора помирать, тогда и помрём.

Ознобиша спросил по-прежнему шёпотом:

— Каково отомщу?..

Сквара долго молчал. Думал.

— Отомстить можно по-разному, — сказал он наконец. — Ты умный, доищешься. И я мозговать стану.

Закончив плести, он перехватил пряди зубами. Взял правую руку Ознобиши, надел на неё плетежок, затянул, закрепил — не сбросить, не снять, разве только обрезать.

— Это что?

— Это памятка тебе. Ради Ивеня наручень. Захочешь опять в петлю, на него поглядишь.

Ознобиша вздрогнул, сказал:

— Ты себе свей такой же… буду тебе меньшой побратим…

— Мёртвый не без могилы, живой не без доли, — сказал Сквара и снова взялся плести. — Завтра день встанет, братейко… живы будем, посмотрим, разберём… а там, глядишь, сами кому в разбор поднесём… за все обиды разведаемся… и честь свою возьмём…

Старенькое бёрдо было заправлено на непростой трёхцветный узор — для опытной ткахи. Светловолосая девочка поглядывала на клочок берёсты с нанесённым рисунком, напряжённо хмурила брови, боясь ошибиться.

— Зелёная вниз… Красная вверх… Ой… Опять пропустила!

И досадливо выдернула бральницу, чтобы начать ряд сначала.

— Дай я попробую? — переступила с ноги на ногу вторая девочка, державшая бёрдо.

Девки-полугодьё выглядели ровесницами и были похожи, как сёстры, только вторая обещала подняться настоящей красавицей. Может, поэтому и считала, что всё у неё должно получаться лучше, чем у других.

— Погоди, — отмахнулась первая. — Сама хочу.

Было уже далеко за полночь, у неё отчаянно слипались глаза, но она не сдавалась.

— Я рядок всего, — сказала красёнушка.

Ткаха снова сбилась с узора:

— Ты братца Аро попроси другое бёрдышко сладить, если терпежу нету! Сладишь ведь, братец?

Круглолицый мальчик подумал, хмуро отозвался:

— Почего уж не сладить…

Ему под ноги на чистый пол слетали прозрачные стружки. За стружками добычливо бросалась резвая кошечка, пушистая, нежной облачной шерсти. Она то валялась на спине, теребя пойманный завиток, то запрыгивала мальчику на колени, желая проследить, как являлись игрушки. Неулыба кошку не гнал, только следил, чтобы не лезла под ложкорез.

Дом выглядел полупустым, зато все сидели обутыми по-уличному и у каждого под рукой лежала толстая одежда. Так ведут себя люди, которые уже сложили в путь вещи и только ждут слова, чтобы поклониться порогу и идти со двора. Но слово мешкает, и они маются в повалуше, коротая ожидание за рукодельем.

Поджарый седоватый мужчина, сидевший на лавке, поднялся на ноги, беспокойно заходил из угла в угол. Из-под рукавов кожаного чехла выглядывала кольчуга, сбоку в потёртых ножнах висел прямой меч.

— Ещё и Серьга вот запропастился, — пробормотал он вполголоса. — Ну, пусть догоняет как хочет… Ларец куда уложили?

В сенях зашуршало. Сероглазая ткаха уронила разом и бральницу, и берёсту с узором, братец Аро подхватил на руки кошку, мужчина мигом оказался возле двери.

Та приоткрылась. В щель сунул вихрастую голову молодой парень. Заметив, какой переполох вызвало его появление, он подмигнул девкам, смущённо заулыбался:

— Да тихо всё, дядя Космохвост… Я так просто.

Мужчина убрал руку с меча:

— Серьга-то появился?

— Нет, дядя. Не появлялся.

Дверь снова закрылась.

— Шапку вздень, олух! — рявкнул вслед Космохвост.

В сенях прыснули смехом. Шаги удалились.

— Ещё вот и Серьга как в прорубь свалился, — проворчал Космохвост. Проходя мимо резчика, подгрёб ногой стружки, строго велел: — Станем насовсем уходить, подметёшь тут.

Мальчик, не поднимая глаз от работы, послушно кивнул:

— Подмету, дядя Космохвост.

Как и сестрица, он брал ремесленную снасть левой рукой.

Перепутный дом, выстроенный ещё прежде Беды, был просторным. В большой избе, где прежние хозяева витали семьёй, теперь была чистая повалуша. В малой, некогда предназначенной для гостей, стучали горшками стряпеи. Решив перебраться за море, хозяева оставили двор двум вольноотпущенницам, старой и молодой. Женщины взялись домостройничать, дело пошло неожиданно споро. Не пожалели небось, что решили остаться. Проводят нынешних жильцов и с теми же поклонами выйдут новых встречать.

За стеной послышались голоса, потом дверь снова открылась. Вошёл крепкий мальчишка, принёс шаечку да деревянное ведёрко. Над горячей водой перебегал пар.

— Полночи осталось, — проговорил мальчик с надеждой. — Может, хватит уже мне голову светлить?..

Волос у него был по концам в точности как у белобрысого Аро, возле корней проступала природная русость.

Космохвост кивнул, думая о своём, проворчал:

— Верно, хватит. А ты светли знай.

Красёнушка взяла у паренька шайку, посыпала на дно горсть колючего порошка из лубяной коробочки, залила водой. Изошёл такой дух пареного сена и летних цветов, что даже братец Аро оставил работу и потянул носом, а на губах обозначилось что-то вроде улыбки.

Ткаха пересела, оттягивая привязанные к поясу нитки, свободной рукой подняла бёрдо, напряжённо зашевелила губами, глядя на берёсту. В таком положении считать узорные нитки было ещё тяжелей.

Русый мальчишка обречённо вздохнул, усевшись, низко наклонился над шайкой. Из-под ворота стёганки явили себя железные звенья.

— Шею вытяни, — велела девочка.

Стала привычно плескать ему на голову душистое зелье, с тщанием втирать в корни волос. Он что-то бормотнул ломким голосом, недовольно. Остаток ночи ему предстояло маяться в старом полотенце, намотанном словно бабий повойник, и терпеть шуточки по этому поводу.

Братец Аро вдруг сказал:

— Дядя Космохвост, может, лучше меня под него луковой шелухой красить? Я небось терпеливый…

Страдалец погрозил ему кулаком. Девки засмеялись.

Космохвост не ответил. Он смотрел на кошку. Та, оставив играть стружками, подбежала к двери и напряжённо выслушивала за ней что-то, ускользавшее от косного внимания людей. Когда кошка вдруг распушилась, став в три раза больше обычного, поставила веретеном хвост и яростно зашипела, Космохвост принял решение. Обернулся к четверым подопечным, увидел, что все они тоже смотрят на кошку, резко выдохнул:

— Прячься!

…Ребята на миг замерли. Или наоборот — не они замерли, а время продлилось. Ткаха медленно-медленно резала маленьким ножиком привязанные к поясу нити, они утекали в щели и отверстия бёрда, знаменуя неворотимый конец. Космохвост накануне услышал, как шептались названые сестрицы: пояс, если выйдет хорош, предназначался ему. Мокроголовый парнишка отряхивался по-собачьи, не дожидаясь рук с полотенцем, а у вдумчивого Аро падал из-под резака последний завиток стружки. Ложка, и это Космохвосту тоже было известно, предназначалась дядьке Серьге. Всё равно больше нечем было отблагодарить за верную службу, а ложки получались сущее загляденье…